присутствовать на борту во время нашего спектакля, отправив Виосса обратно на «Терминус Эст». О его присутствии знал только я: он прятался в моих покоях. Я не сомневался — пойди что-то не так, Калас Тифон сделает все, чтобы я поплатился первым, и он ясно дал понять, что у него есть особые соглашения с высшими силами, которые исполнят волю первого капитана даже после его смерти.

Это было так позорно — снова стать второстепенным игроком, с которым обращались, как с ничтожеством. Воины, которые должны считать меня равным себе, не считали так только потому, что я не был так же хирургически изменен, как они. Их физическое превосходство автоматически порождало у них совершенно незаслуженную уверенность в моральном и интеллектуальном превосходстве. Именно это неравенство отчасти заставило меня восстановить баланс сил с помощью варпа.

— Прислушайся к моему предупреждению, Лютер, — прорычал мне Калас, когда я передал ему, что мне необходимо встретиться с Корсвейном лично. — В этом мире или в другом, я отомщу за себя любому, кто нарушит клятву братства. Я становлюсь чем-то гораздо большим, чем то, что ты видишь, и ты, возможно, тоже сможешь воспользоваться этим могуществом.

Я догадывался, что он имел в виду — на основе собственных исследований и практики, хотя они и были довольно поверхностными. Варп — неисчерпаемый источник силы, если использовать его правильно. Я остановился на колдовстве начального уровня и мелких трюках с разумом, например, чтобы отвлечь кого-то или убедить, и немного практиковался в призыве потусторонних существ. И все же я видел, хотя и лишь мельком, величие силы, которой мог воспользоваться человек, готовый рискнуть всем.

— Твои угрозы излишни, — я старался сохранять спокойствие. — Если Корсвейн что-нибудь заподозрит, меня в тот же момент можно считать мертвецом. Признание в нашем сговоре закончится тем же. Я уже опасаюсь его подозрений по поводу нарушения приказа Льва, надеюсь только, что его прагматизм пересилит желание меня наказать.

— Есть судьбы и похуже смерти, — мрачно произнес Калас. — Особенно после нее…

Я молча переваривал услышанное. Калас больше ничего не сказал; он глубоко задумался или, казалось, прислушивался к чьему-то голосу, который я не мог услышать. Через несколько секунд настроение первого капитана приподнялось.

— Ты думаешь, силы, о которых я говорю, далеки, но это не так, поверь мне, Лютер, — заверил меня Калас. — Они ждут тебя, жаждут, чтобы ты защитил их в этом мире. Один акт посвящения, истинное подтверждение преданности им — и твой зарождающийся потенциал высвободится.

Он протянул мне кинжал, по размеру подходящий для легионера, но не слишком большой и для моей руки. Рукоять была из ржавого металла, лезвие мерцало нефтяным пятном, словно не из нашего времени. Я не брал его, но Гвардеец Смерти шагнул вперед и вложил его мне в ладонь. Мои пальцы в перчатках сомкнулись на рукояти, и мне резко стало холодно.

— Этот кинжал — Губитель жизни — убьет кого угодно, — торжественно произнес Калас. — Даже воина Легионес Астартес. Возможно, даже примарха. Когда ты останешься наедине с Корсвейном, один удар — и ты докажешь силам варпа свою безграничную преданность. Не волнуйся, тебя защитят и вознаградят по заслугам. Есть вещи более важные, чем звездолеты, бороздящие пустоту. Все взгляды уже устремлены на Терру, но пусть они на мгновение остановятся на тебе, и тогда будущее Калибана обеспечено.

Я взял протянутые ножны, которые показались мне довольно-таки простецкими, и пристегнул их к поясу. Посмотрев на клинок с едва сдерживаемым отвращением, я обдумал слова Каласа. Наконец, я вложил клинок в ножны и кивнул в знак согласия.

— Мы стоим на пороге величия, — объявил Калас, прижимая кулак к груди. — Помни, Хорус — лишь ключ, отпирающий врата бессмертия, он тебе не хозяин. Силы, которым мы служим, хотят, чтобы каждый из нас делал то, что желает сам, освобожденный от рабства, а не приковывал себя цепями к новым ложным господам.

Это звучало обнадеживающе, и все время, что оставалось до встречи с Корсвейном, мы говорили о природе этих сил и моих собственных наблюдениях. Иногда Калас был откровенен, иногда странно сдержан, но за те часы, что мы провели на пути к «Нисходящему Гневу», я восстановил атмосферу дружбы и преданности общему делу.

Я оставил Астеляна командовать кораблем, доверяя ему чуть больше, чем лорду Сайферу. Ни один из них не мог предать меня по тем же причинам, по которым я не мог предать Каласа. Все мы были замешаны в заговоре против Льва, Императора или легиона, и все были бы одинаково виновны в глазах сенешаля.

Меня проводили в покои Корсвейна — не столько из-за подозрений, сколько как своенравного двоюродного брата, который может вздумать прогуляться по кораблю. Меч и пистолет находились при мне, Губитель жизни — тоже, но никто не считал меня физической угрозой. Однако прием сенешаля оказался столь жестким, точно это было так.

— Я не знаю подробностей, почему вас сослали на Калибан с Сароша, — начал он, даже не поздоровавшись. — Но я знаю, что когда вы вернулись в наш родной мир после кампании в этой системе, Лев дал понять, что осуждает вас лично.

Он не предложил ни сесть, ни выпить, хотя в его покоях было и то, и другое. Сенешаль Льва в полном боевом облачении представлял впечатляющее зрелище: шкура калибанского зверя покоилась на одном плече, состояние доспеха говорило о недавних боях, а покрытая шрамами кожа больше походила на расколотый камень. В нем бурлила энергия, мощная и очень напоминающая мне Льва, когда он пытался сдерживать разочарование.

На экране позади него я сразу узнал систему Зарамунда — прямая трансляция из стратегиума. Субпанель показывала расположение моей боевой баржи и лихтеров. Я предположил, что все увеличивающиеся детали на главном экране говорят о том, что информация о моем флоте продолжает считываться.

Сколько времени пройдет, прежде чем один из кораблей Темных Ангелов обнаружит что-нибудь неладное: либо корабль Гвардии Смерти, дрейфующий в пустоте, либо один из моих транспортников, скрытый среди множества гражданских судов на главной верфи и вокруг нее?

Я уже собирался дать ответ, который готовил и несколько раз репетировал наедине с собой, но он продолжил уже с ноткой гнева в голосе:

— Что еще важнее, я хотел бы знать, почему вы отказали мне в кораблях и воинах, в которых я нуждался, —