и изумлением, потому что оно оказалось даже сложнее моего. Хотя у Глеба, в отличие от меня, были двое родителей, но он мало их видел. И отец, и мама пропадали на многочисленных работах, чтобы прокормить сыновей и дать им как можно больше. В итоге подорвали здоровье и умерли рано — оба не дожили даже до шестидесяти.

— Знаете, в свободное время, которого у меня, правда, было мало, но всё равно — я немного почитывала про различных бизнесменов. И наших, и зарубежных, — сказала я, когда Глеб закончил и потянулся за третьей по счёту гренкой. — И выяснилось, что у многих из них детство было трудное. Практически никто из успешных бизнесменов — ну, или я об этом не знаю — не родился в богатой семье. Видимо, трудности закаляют характер.

— У меня, несмотря ни на что, было счастливое детство, — Глеб тепло улыбнулся, и у меня из груди вырвался непроизвольный мечтательный вздох. Да блин, Зоя! Совсем в сироп превратилась. Но какая же у него красивая улыбка… — Мы с братом были дружны, вместе играли, родители нас любили и баловали по мере сил. Денег — да, было маловато, но не в них счастье.

— Ну, я бы с вами поспорила, — хмыкнула я, усилием воли пытаясь собрать растекающийся мозг. — Мне бы пригодилась ещё парочка миллионов… на квартиру. Отдельное жильё точно сделает меня счастливой.

Глеб засмеялся, с сожалением поглядел на последнюю оставшуюся гренку, и я махнула рукой:

— Ешьте, я больше не хочу. И вообще мне вредно есть на ночь, надо за фигурой следить.

— У тебя отличная фигура, — возразил Глеб, сразу схватив гренку, и… облизнулся. Смотрел он при этом, правда, на гренку, но мне хватило, чтобы заалеть до кончиков ушей.

— Ну, до Альбины мне далеко, — пробормотала я и попыталась сменить тему, но тут Глеб всё же поднял взгляд… и я поперхнулась словами, забыв, что вообще хотела сказать.

Потому что его взгляд был горячим. Не менее горячим, чем мои щёки в это самое мгновение. И уши. И губы. И…

Секунду мне казалось, что Глеб сейчас отбросит в сторону оставшуюся гренку вместе с чашкой, наклонится, схватит меня в охапку — и поцелует. Эта картина была настолько яркой, словно реальной, что я непроизвольно раскрыла губы, подаваясь вперёд… и отпрянула, когда Глеб сделал то же самое.

Что мы творим?!

— Пойду я, — выдохнула, неловко вскакивая из-за стола и непроизвольно толкая столешницу, из-за чего моя чашка опрокинулась. Чая в ней оставалось немного, но он всё равно потёк со стола — и стремительно намочил брюки Глеба. — Ой…

— Ничего страшного, он не горячий, — сдавленно пробормотал мужчина, тоже вставая. Я пихнула ему в руки салфетки, извинилась и поспешила ретироваться, пока не сотворила ещё какую-нибудь глупость.

Надо приходить в себя. Надо, надо. Только как?

66

Глеб

Он промокал бумажными салфетками мокрые брюки, отчего-то не сев обратно на стул, и морщился от собственных запутанных и смятенных мыслей.

Зачем вообще позвал Зою пить чай? И днём не стоило, а уж ночью… Ну ладно, не совсем ночью, но поздним вечером.

Зачем завёл задушевный разговор? Почему наслаждался звучанием её голоса и смеха? Отчего захотел поцеловать? И не только поцеловать, по правде говоря…

Безумие какое-то. И ведь он её, кажется, напугал — вон как быстро с кухни убежала, покраснев вся, что с Зоиным цветом кожи и волос выглядело так, будто она обгорела на ярком солнце. Не могла же не заметить и не почувствовать всё, что ощущал Глеб. С ней наверняка происходило то же самое.

«А если нет?»

А действительно — что если ему всё только показалось, а на самом деле Зое просто неловко? И нет никаких особенных чувств, а чай она согласилась выпить, потому что… да просто согласилась, в конце концов! Зачем искать подводные камни там, где их нет? Может, не решилась отказать хозяину дома. Или сама собиралась на кухню пить чай, а тут Глеб подвернулся со своим предложением.

Нет, он помнил утверждение Алисы о том, что нравится Зое, но… по правде сказать, что может понимать девятилетняя девочка в чувствах взрослых людей? Очень мало. Поэтому опираться в своих рассуждениях на слова Алисы точно не стоит.

Отчего-то засаднило сердце, и он даже фыркнул — что за детский сад! Не поймёшь, чего хочется больше — чтобы Зоя на самом деле ничего особенного не чувствовала к нему (это избавит от многих проблем, в том числе по отношению к Альбине) или всё же чувствовала? Чтобы она точно так же, как сейчас Глеб посреди кухни, стояла посреди комнаты и вспоминала. Улыбку, голос, смех, выражение глаз, ямочки на щеках, розовые и манящие губы…

А ведь обещал же! Обещал Альбине больше не сближаться с Зоей. И — удивительное дело! — даже не вспомнил о своём обещании, когда шёл в её комнату, чтобы предложить выпить чаю на кухне. Вообще ничего в мозгах не шевельнулось.

«А должно было? — съязвил внутренний голос, и Глеб вновь поморщился. — У тебя в штанах шевелилось, а не в голове!»

Нехорошо всё это. Обманывать Альбину, морочить голову Зое… Надо прекращать. Видеться только по субботам, во время обсуждения меню. И никаких чаепитий, прогулок и задушевных разговоров.

Глеб несколько раз повторил это всё про себя — никаких чаепитий, прогулок и задушевных разговоров с Зоей, — но отчего-то совсем не помогло. И в собственное обещание он и сам не верил, заранее зная, что наверняка не сдержится.

Как тут сдержаться, если тянет, тянет, словно магнитом…

67

Альбина

Альбина давно так не уставала. Не физически — морально. Когда нужно одновременно и перед Глебом лицо держать — она ведь пытается подружиться с Алисой! — и Диму завоёвывать. Хотя это слишком громкое слово: пока Альбина делала с ним почти то же самое, что и с Алисой, — пыталась подружиться. И с обоими не по-настоящему. Дружить с мелочью в планы Альбины не входило — ей был нужен только Глеб, точнее, свадьба с ним. А от Димы уж тем более ей не нужна дружба. Вот как влюбится в неё, начнёт таращиться с вожделением и слюни пускать — тогда она и посмеётся как следует.

Но пока — дружба.

Всю неделю Альбина была аккуратна, как сапёр на минном поле.