— Следствие разберётся, — сказал судья и кивнул мне: — Нам пора.

Когда мы вышли из дома гончара, я чуть не подпрыгивала.

— Рейвен, это Анютка притащила туда твою шапку! И кружку поставила, чтобы подозрения были на тебя!

— Какие подозрения? — Рейвен не разделял моего энтузиазма.

Он вёл Смата под уздцы, а я бежала впереди него, пытаясь заглянуть судье в лицо.

— Чтобы свалить на тебя убийство троих свидетелей! Разве не ясно? Тебя бы отстранили, прислали бы другого судью… Возможно, она уже договорилась — кого.

— Вряд ли меня отстранили бы из-за трёх утопленников, — ответил он. — И Анна не пила пиво.

— Откуда ты знаешь? Гончариха могла соврать.

— Если бы она хотела соврать, то сказала бы, что это она пила из четвёртой кружки.

— Да ну их, эти кружки! — рассердилась я. — Три, четыре — какая разница! Шапку могла принести только Анютка. Вспомни, когда она заявилась на мельницу, а потом убежал Лексус — ты бросил шапку на дороге, и мы твою шапку потом так и не нашли. А теперь она объявилась — пожалуйста, я тут! И это объясняет, почему пострадали все, кроме Анны. Помнишь, ты говорил, что гибнут те, кто вредит мельничихе? Если бы было так, Анна первая бы утонула.

Рейвен улыбнулся углом рта, и я обиделась всерьез.

— Не веришь, — сказала я сердито. — Вот зря не веришь.

— Ты точно так же говорила про Эдит, — напомнил он.

— Там произошла следственная ошибка!

— Поэтому не будем торопиться. В этот раз ты собираешься обвинять живого человека.

— Ты точно не веришь мне потому, что Анютка — живой человек? — спросила я тоном мамаши Жо, когда она выговаривала мне по тому или иному поводу. — Или всё дело в том, что я подозреваю твою бывшую жену?

Я ожидала, что Рейвен вспылит, станет горячо оправдываться, притиснет меня к стене дома, может быть. А может и поцелует… Тем более, что улицы в этот утренний час были ещё пустыми. Собственно, я и рассчитывала на поцелуй, но просчиталась.

— Нет, дело не в этом, — ответил Рейвен так спокойно, словно мы разговаривали о римском супе со свёклой. — Участие Анны кажется мне маловероятным. Подставить, оболгать, шантажировать — это она может. Но колдовать? Нет, она не ведьма. Была бы ведьмой — давно сама бы выращивала чёрных куриц и губила соперниц колдовством. Да и найти шапку в лесу… Нет, Анна не стала бы бродить в потёмках по лесной дороге.

— Ты как будто сердишься на меня, — сказала я, помолчав.

— Не сержусь, — ответил он. — Но и радоваться пока нечему. Ты права — в доме гончара мы не узнали ничего нового. То, что Анна договаривалась с этими троими о продаже долга, было известно и раньше. Но получается, что там был кто-то ещё. Скорее всего, кто-то из деревенских ведьм. Поэтому давай-ка разоблачим их поскорее. Потому что слишком они разгулялись, эти безобидные ведьмы. На пару с безобидными водяными чертями.

Новости о нашей с Рейвеном свадьбе мигом облетели Тихий Омут. Я наперебой принимала поздравления и заверения в самых добрых дружеских чувствах.

Люди всегда такие — они добры с теми, кто удачлив, при власти и богат.

После того, как долг покойного Бриско признали полностью погашенным, мастеров заставили вернуть деньги донне Анне. Вдовушка не побрезговала — деньги забрала, но радости на сдобной мордашке не наблюдалось. Перед тем, как уйти из здания суда, она подошла ко мне, позванивая монетами в кошельке, и сказала, глядя в сторону с самым невинным видом:

— Не думай, что выиграла, мельничиха. Я тебе это припомню.

— Что припомните-то, дамочка? — ответила я безо всякого почтения. — Вам даже деньги вернули, хотя стоило отправить вон на пинках. Лучше бы поблагодарили.

— Благодарить? Тебя? — выдержка Анне-таки изменила, и она зашипела, уже не скрывая ненависти. — Однажды все узнают, что ты никакая не мельничиха, а самая настоящая ведьма! Я выведу тебя на чистую воду, так и знай!

Она вылетела вон пулей, а я пожаловалась Рейвену, который как раз закончил оформлять бумаги в отношении гончара и плотников:

— Как некоторые любят валить с больной головы на здоровую. Кто в этой истории ведьма, так точно она, а не я.

— Забудь, — посоветовал он. — Больше она тебя не побеспокоит.

— Вот не была бы так уверена, — засомневалась я.

Мастеров-мошенников отпустили по домам — потому что теперь их жизням вряд ли что-то угрожало, а я неожиданно разбогатела. Теперь мне не нужно было откладывать деньги для ежемесячных выплат, и я могла тратить их на своё усмотрение. Для меня и Жонкелии были куплены теплые сапожки, шубы на лисьем меху, шали и шапки, и новые юбки, и корсажи с кантом из алой тесьмы. В кухне появилась медная посуда и добротная мебель. И ещё полным ходом шло переустройство мельничных жерновов, и дороги, и утепление дома к предстоящей зиме.

Я была увлечена этим, будто играла в захватывающую игру. Но только это была не игра. Всё здесь было настоящим. Таким настоящим, что иногда дух захватывало.

Перед самым девичником, который организовала по моей просьбе Жонкелия, я провернула ещё одно дельце, которое планировала целую неделю. Для осуществления плана Рейвену было строго-настрого запрещено подходить к мельнице до полуночи, чтобы не спугнуть моргелютов.

— Мне надо переговорить с ними, — убеждала я Рейвена, невинно тараща глаза. — У нас такое ответственное мероприятие на носу. Надо, чтобы всё прошло без сучка и задоринки.

— А они чем помешают? — мрачно и подозрительно спросил судья. — Ты опять что-то задумала?

— Какой ты недоверчивый, — покачала я головой. — А ведь мы с тобой вроде как жених и невеста. Должны друг другу доверять. Что тебе стоит посидеть дома? Зато потом обещаю блины с икрой. Тебе ведь понравилось в прошлый раз?

— Понравилось, — признал он и помрачнел ещё больше.

— Вот и хорошо, — я поцеловала его в щеку, а он даже не повернул голову, чтобы поцеловать меня в губы.

Он был недоволен, и я знала — почему. Но не хотела даже начинать об этом разговор. Сейчас было не время для нежностей…

В ночь, когда судье полагалось сидеть дома, мы с Жонкелией выгнали из стойла Лексуса, приманивая его яблоками, и увели в лес. Меня колотило — зуб на зуб не попадал, а старушенция была до безобразия спокойной.

Идти приходилось в темноте, потому что луны не было, а фонарь мы с собой не взяли специально. Зато взяли верёвку и мешочек с яблоками.

— Вот здесь, — я нашла свой опознавательный знак — белые тряпочки, повязанные на ветках. — Теперь ждите…

Похлопав по шее Лексуса, я привязала к его узде верёвку и несколько раз проверила крепость узлов.

— Всё будет хорошо, — сказала я дрогнувшим голосом.