Вдруг вспомнилась недавняя встреча с приятелем, несколько лет назад выехавшим из Союза на ПМЖ в Израиль. Под рюмочку и соленый огурчик он на чем свет стоит клял Горбачева за то, что тот до сих пор не восстановил дипломатические отношения с Иерусалимом. Может, это как раз и есть тот самый «сильный ход», о котором говорит Ельцин?

– Борис Николаевич, Советскому Союзу давно следовало восстановить дипломатические отношения с Израилем. Горбачев почему-то тянет с этим вопросом, никак не может решиться. А ведь это один из анахронизмов «холодной войны». Мне кажется, в этом вопросе вы могли бы проявить инициативу.

– При чем тут Израиль?! – Ельцин недовольно морщится. – Я же вам говорю про европейских лидеров, а не про еврейских.

– Во всех европейских странах существуют еврейские диаспоры, очень сильные и очень влиятельные. Если вы инициируете дипломатическое признание Израиля, это будет замечено не только в Европе, но и во всем мире. А в Америке в первую очередь. Так что убиваем сразу несколько зайцев. Мне кажется, это сильный ход.

Ельцин прищуривается, поджимает верхнюю губу и задумчиво покачивает головой. Похоже, идея не кажется ему никчемной.

– Ну- у, может быть, может быть…

Воодушевленный, развиваю успех:

– А еще Горбачев обещал предпринять шаги к вступлению СССР в Совет Европы. Но в прошлом году, когда выступал в Европарламенте, об этом так ничего и не сказал. Говорят, многие европейские лидеры этим разочарованы. Думаю, это еще один хороший повод выступить с инициативой.

Шеф и это предложение воспринимает благосклонно, но идея завоевать симпатии еврейских диаспор, причем не только в Европе, но и во всем мире, ему, похоже, больше пришлась по душе:

– Два «сильных шага» нам одновременно не потянуть. Так что сосредоточьтесь на Израиле. Только вот что, – Ельцин поднимает вверх указательный палец, что означает: «Внимание, я сейчас скажу нечто самое важное!». – Все должно быть сделано в режиме «народной дипломатии». Ничего официального! Чтоб всем было понятно: Вощанов действует от моего имени, но без моего непосредственного участия!

В этот момент он чем-то напоминает мою школьную учительницу по физике. Та каждую пятницу заканчивала урок словами: «Теперь запишем задание на завтра!». И мы хором кричали: «А завтра у нас нет уроков!». Она останавливала радостный гвалт резким хлопком ладони по столу, после чего произносила абракадабру, которую каждый из нас знал на зубок и мог повторить даже спросонья: «Для таких, как вы лоботрясов, “завтра” – это не есть завтра. Это следующий урок, к которому вы должны начинать готовиться именно завтра!».

Возвращаюсь домой пешком. Это не близко, где-то с час хода. Но надо осмыслить разговор с шефом. Таких невыполнимых заданий я от него еще не получал. И ведь корить некого, сам напросился. Думал, мое дело – присоветовать, а дальше все и так как-то сложится. Ан нет! Теперь надо ломать голову, как выполнить предложенное – на неофициальном уровне установить рабочие контакты известного, но, по большому счету, рядового советского парламентария Ельцина с первыми руководителями государства Израиль. И при этом не использовать никакие официальные каналы и не имея никаких документально закрепленных полномочий, а в расходах рассчитывать лишь на спонсорские пожертвования.

В том, что Ельцин победит на российских парламентских выборах, у меня нет ни малейшего сомнения. Как и в том, что после возглавит Верховный Совет РСФСР. А до этого мы едва ли успеем осуществить наш израильский план. Значит, если чуть повременить, то к лету появится реальная возможность опереться на российский МИД. Во главе его Ельцин наверняка поставит кого-то из своих людей. Но ведь он об этом и слышать не желает: «Только в режиме народной дипломатии!». А почему? Скорее всего, попросту хочет обезопасить себя на случай неудачи. Если что-то вдруг пойдет не так у МИДа – это его, Ельцина, поражение, ибо он давал задание и ему, так или иначе, подчинено дипломатическое ведомство. А вот если что-то не сложится у волонтера Вощанова – это личный прокол дилетанта, заморочившего голову и взявшегося не за свое дело. Репутационный ущерб и в этом случае присутствует, но он все же несколько меньше. Можно будет покарать виновника «необщением» и, огорченно вздыхая, сокрушаться: не на того понадеялся!

Так, может, надо было отказаться? Ни в коем случае! Конечно, это авантюра. Но какая захватывающая авантюра!

…Как я и предполагал, на выборах народных депутатов РСФСР, состоявшихся 4 марта 1990 года, Борис Николаевич одержал сокрушительную победу. Можно сказать, за него проголосовал весь Свердловск. А вот дальше начались проблемы. Депутатская оппозиция Ельцину в новом российском парламенте оказалась многочисленнее и влиятельнее, чем предполагалось. Так что сходу заполучить кресло спикера ему не удалось. Потребовались долгие переговоры, в которых сам он непосредственного участия не принимал, а лишь руководил процессом из закулисья. Только спустя два месяца, 29 мая, у двери главного кабинета на третьем этаже Белого дома повесили новую табличку: «Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Николаевич Ельцин». Понятное дело, до того ему было не до Израиля и уж тем более не до меня.

И слава богу! Потому как мне тоже не до него. С утра и до позднего вечера пропадаю в Верховных Советах. Если не в союзном, так в российском. Вот и сегодня весь день провел на Краснопресненской, готовя репортаж с очередного парламентского заседания. Но у творческого горения есть свой предел. Уже направляюсь к выходу, когда в вестибюле меня окликает Лев Евгеньевич Суханов:

– Весь день тебя ищу!

– Что-то случилось?

– Шеф о тебе сегодня несколько раз спрашивал. Хочет увидеться.

Первая мысль: Ельцин вспомнил про Израиль и решил поинтересоваться, что сделано. А не сделано ничего, так что придется оправдываться. Ой, как нехорошо! Но Суханов загадочно улыбается:

– У него к тебе есть интересное предложение.

Значит, разговор пойдет не про Израиль. Только не знаю, радоваться этому или печалиться. Дело в том, что позавчера он вот так же позвал к себе Виктора Ярошенко и предложил тому возглавить российское Министерство внешних экономических связей. Вероятно, и мне хочет отписать какую-нибудь должностишку подле себя. Наверное, не такую масштабную, как у Виктора, но тоже достаточно ответственную. Что греха таить, конечно, такое льстит. Чего хорошего в том, если человек, с которым ты сотрудничал несколько лет, заняв большой государственный пост, теряет к тебе всяческий интерес? Только я не готов к подобным переменам. Мне все по душе в «Комсомолке». У меня там друзья, свой читатель и почитатель, какое-никакое общественное признание. Наконец, там у меня есть свобода. И творческая, и жизненная. А будет ли все это на госслужбе? Едва ли. Да и какой из меня чиновник? Так что, как говорится, от добра добра не ищут. Но встретиться с Ельциным надо, иначе осерчает.

– Сейчас уже поздно. Приходи завтра, прямо с утра.

Прихожу к девяти. Приемная уже набита посетителями. В основном это депутаты, и у всех что-то архиважное и архисрочное. Так что до меня очередь доходит только к полудню. Выглядит шеф прекрасно и, по всему чувствуется, внутренне торжествует. Он даже приветствует меня с несвойственной ему теплотой – обнимает и чмокает в щеку. Несколько слов про избрание и про нынешние спикерские заботы, и, наконец, о главном: