в чём единственно и был смысл работы Центра, просто не существовало. Надо было летать и пробовать.

На этот раз Канал не стал возвращать себе "голландцев". Тромбы по-прежнему возникали и накрывали капсулы, и по-прежнему не все тромбы удавалось сжечь, но ни одна капсула не превратилась в блуждающую.

Со временем интенсивность полётов достигла нормальной, и вот тогда выяснилось, что капсулы некоторых из бывших "голландцев" – таких оказалось семеро – опознаются в Канале не как капсулы, а как активность самого Канала, очень похожая на зарождающийся (говорили – "эмбриональный") тромб. Это едва не привело, как тогда казалось, к трагедии, когда по тревоге подняли аварийную пару с тяжелыми противотромбовыми ракетами и едва не расстреляли капсулу Фалина, одного из семерых. Правда, много позже, когда Андрей думал об этом случае, он начал понимать, что никакой трагедии, скорее всего, не было бы, Фалин нашёл бы способ уклониться…

Когда все подозрения на сбои в работе опознающей аппаратуры отпали, всем, у кого был аномальный отклик, запретили полёты. Однако, вне Канала все семеро и их капсулы были обычными пилотами и капсулами. Все доступные в Центре медицинские и технические экспертизы однозначно говорили, что это были обыкновенные люди, и это были обыкновенные капсулы. И когда они садились в свои капсулы, они оставались обычными людьми в обычных капсулах. До момента входа в Канал… Ясно было, что запрет на полёты не решает проблемы, напротив, лишая даже надежды что-либо понять или хотя бы привыкнуть и, возможно, научиться бороться с тем, что ещё более никак себя не проявило. Надо было летать, летать рядом с непонятым. В конце концов, всё освоение Джей-канала по большому счёту было этим опробованием, похожим на осторожное прикосновение, и привыканием. Квалифицировали виды аварий – виды смертей, по сути – давали им названия, характеристики и так боролись со страхом перед ними, переводя в плоскость если не логики, то хотя бы элементарного счёта. Даже в гибели пилота появлялся элемент исследования, и от этого гибель и будущие гибели, становясь подтверждением или опровержением тех или иных теорий или моделей, уже казались имеющими смысл и потому – ненапрасными.

"Пришлые", как потом стали называть всех семерых в Городке, опять начали летать, в порядке эксперимента – на разных капсулах, на заведомо кондовых, устаревших и всякий раз в Канале они опознавались, как активность этого самого Канала, чаще всего, как эмбриональный тромб. Когда эксперименты закончились, "пришлым" вернули их старые капсулы. Мало-помалу удалось набрать относительно надёжную статистику регистрируемых откликов, которая позволяла вручную назначать сигналу от капсул "пришлых" метку "опознан, неопасен", но ни в коем случае не "свой". Эффекты были настолько тонкими, что это не получалось реализовать через автоматику, решал каждый раз сам пилот, его мозг…

"Пришлые", как оказалось, могли делать в Канале много такого, что было просто немыслимо для остальных. Они могли, например, смещаться от осевой к стенкам щупальца – любая из обычных капсул была бы мгновенно разорвана приливными силами из-за дичайших градиентов энергии вблизи стенок, как это случалось не раз, когда из-за биений щупалец капсулы отбрасывало к стенкам. Способность летать далеко от осевой позволяла "пришлым" атаковать тромбы, накрывавшие капсулы, по краям, не таким плотным и вязким, как центр, и сжигать их с почти со стопроцентной эффективностью. Если учесть, что они умели каким-то образом заранее определять момент появления агрессивного тромба, раньше, чем все КРОПы службы слежения вместе взятые, то после того, как "пришлые" начали постоянно летать в Канале, не было случая помешательства пилотов. Однако, атаки вблизи стенок из-за градиентов, непредсказуемо влиявших на баллистику ракет, вынуждали "пришлых" прижиматься к тромбам, и поэтому они сами горели чаще, чем обычные капсулы, и горели они тоже по-особенному, не так как обычные, воспламеняясь изнутри, от тела пилота, и потому – Андрею довелось однажды видеть – горели жутко. Единственным из "пришлых", кто не горел, был Зимин, опять же – единственный из "пришлых", у кого была семья. Как эти два обстоятельства были связаны и были ли они связаны, никто не знал. Сам Зимин, по рассказам летавших с ним пилотов, себя не щадил и всё-таки не горел ни разу…

С "пришлыми" об этом, как, впрочем, и о многом другом, никогда не говорили. В Городке большинство обитателей – почти все – испытывали к ним глухую, вряд ли осознаваемую неприязнь. Андрей умом понимал, что в этом сказывался императив джей-канальщика – непонятое таит в себе зачастую гибельный подвох; он понимал это, но принять не мог.

Как-то раз они со Стебловым сидели у Хализова в квартире в ночь после того, как кто-то из "пришлых", Андрей уже не помнил, кто именно, вытащил Хализова из-под тромба.

– …Угораздило же именно нас в "пришлых" вляпаться! – изрядно уже захмелев, говорил тогда Хализов. – За что счастье-то такое? Нигде больше не появились, нигде! Похоже, у нас у одних дурости через край… Каналово отродье!..

– Скотина ты неблагодарная… – Стеблов тоже захмелел.

– Отчего же неблагодарная? – Хализов не обиделся. – Очень даже благодарная. Я подошёл к нему после всего, чин чинарём, пригласил выпить. Он посмотрел на меня, как баран на новые ворота, будто не понял. Что мне, в задницу его целовать?..

– "Пришлые" не пьют, – наставительно сказал Стеблов.

– Ну да, – Хализов усмехнулся. – Как это бишь у классика? "Не курим, не пьём и баб не трясём.". Ушлые они, а не пришлые. Сами эти тромбы наводят, а потом героически от них же спасают…

– Да ты с ума сошёл, Эдик, – остановил его Андрей. – Как ты себе представляешь "наведение тромба"? Как "порчу" у ведуньи, что ли?

– Не знаю, – мотнул головой Хализов. – Но разводят они нас, как лохов, это точно. Хорошо, если только для того, чтобы из Центра не турнули. И горят ещё для антуража, клоуны!..

– Не болтай! – оборвал его Андрей. – Горят они по-настоящему, без дураков. Я доставал как-то Божичко из обгоревшей капсулы. Не дай Бог нам так гореть!

– Ну да, – снова усмехнулся Хализов, – а через два дня он уже летал в Канале, свеженький, как огурчик. Это как?

Хализов был прав, и никто не знал, "как это"…

Обычно, точнее говоря, всегда, кроме того случая, о котором упомянул Андрей, горевших "пришлых" доставали из капсул только "пришлые". Они всегда успевали первыми, каким-то чутьем узнавая, когда и где им надо быть…

А в тот раз Андрей случайно оказался вблизи посадочной площадки, на которую плюхнулась, жёстко подскочив на аварийных амортизаторах, обгоревшая капсула Божичко. Андрей краем глаза заметил, как трое человек, потом оказалось, "пришлых", бросились в его сторону от самой дальней посадочной