«Есть еще путь к спасению», — сказал я.

Мы оба знали о тайных подземных ходах, которые начинались под домами еврейского квартала и вели за пределы городских стен. Они были очень старыми, но вполне проходимыми. Я мог бы провести его по тоннелям или, невидимый, подняться с ним высоко в воздух и унести прочь.

«Что ты намерен делать, господин? Позволить убить себя? Разорвать в клочья? Или сгореть в огне, который охватит твой дом? А быть может, они ворвутся сюда и, прежде чем убить, сорвут с тебя одежду и драгоценные перстни? Скажи, почему ты решил умереть?»

В ответ на все мои вопросы он каждый раз лишь приказывал мне замолчать и вернуться в прах. Однако я не повиновался.

«Я не позволю этому случиться, — в конце концов заявил я. — Я унесу тебя отсюда. Тебя и шкатулку с прахом».

«Азриэль! — вскричал он. — Успокойся же!»

Самуил аккуратно отложил в сторону почитаемый им Талмуд и книги каббалы,[32]из которых черпал свои магические знания, и застыл в ожидании, устремив взгляд на дверь.

«Господин мой, — вновь обратился я к нему. — А как же я? Что станет со мной? Неужели мой прах найдут без шкатулки? Куда мне идти, господин?»

Прежде я не осмеливался задавать столь своекорыстные вопросы и отчетливо помню удивление в глазах повелителя, когда он, прервав размышления, посмотрел на меня.

«Скажи, господин, можешь ли ты взять меня с собой, когда умрешь? — спросил я. — Можешь ли перенести своего верного слугу к свету?»

«Ах, Азриэль, — заговорил он полным отчаяния голосом, — ну откуда у тебя, глупого духа, такие мысли? Кем ты себя вообразил?»

Его тон и выражение лица привели меня в ярость.

«Господин, ты обрекаешь меня на вечное пребывание в прахе! Оставляешь меня на потеху грабителям! — буквально возопил я. — Уж если ты решил умереть, так неужели не можешь ухватить меня за руку, когда тебя будут убивать, и взять с собой? Я служил тебе тридцать лет, я сделал богатым тебя и твоих дочерей. А теперь, господин, ты бросаешь меня! Шкатулка может сгореть! Мой прах может сгореть! Что же будет?!»

Самуил выглядел смущенным. Похоже, ему было стыдно. В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошли двое хорошо одетых людей. Я узнал торговцев, не принадлежавших к еврейскому племени. Оба казались взволнованными.

«Нужно торопиться, Самуил, — сказали они. — Огонь разгорается у самых стен. Евреев убивают повсюду, и мы не в силах спасти тебя».

«А разве я просил вас об этом? — с презрением и достоинством спросил Самуил. — Предоставьте мне доказательство, что мои дочери далеко отсюда».

Они поспешно передали ему письмо. Я увидел, что оно от одного из ростовщиков: Самуил доверял ему больше других, и тот находился теперь в Италии, в безопасном месте. Ростовщик сообщал, что дочери моего господина благополучно прибыли, описывал их прически, платья и упоминал, какое слово, заранее оговоренное с отцом, произнесла каждая из них.

Торговцы тем временем волновались все больше.

«Мы должны спешить, Самуил, — заговорил один из них. — И если ты твердо решил умереть здесь, сдержи свое слово. Где шкатулка?»

Услышав эти слова, я пришел в смятение. Однако я быстро понял, в чем дело: я послужил предметом сделки, платой за спасение дочерей моего господина. Торговцы не могли видеть меня, но шкатулка стояла на виду, рядом с книгами каббалы. Они откинули крышку и уставились на мой прах.

«О господин, — безмолвно, так, что меня слышал только он, взмолился я, — ты не должен отдавать меня этим людям! Они не евреи и не маги. Они не влиятельные, не выдающиеся люди!»

Самуил застыл в изумлении, глядя мне в глаза.

«Влиятельные? Выдающиеся? — переспросил он. — А разве я говорил тебе когда-нибудь, что я влиятелен? Или добропорядочен и достоин уважения? Разве ты спрашивал меня об этом?»

«Во имя Господа воинств небесных, Господа нашего Саваофа, я делал все, что шло на пользу тебе, твоей семье, твоим старейшинам и твоей синагоге. А что делаешь ты со мной, Самуил?»

Торговцы закрыли шкатулку, один из них поднял ее, прижал к груди, и, торопливо попрощавшись с Самуилом, оба поспешили к выходу. Когда они открыли дверь, я увидел отблески огня и почувствовал запах дыма. Снаружи доносились пронзительные вопли.

«Ты низкий, порочный человек! — вскричали. — Думаешь, Бог простит тебя? Думаешь, огонь очистит тебя от скверны? Ты продал меня! Обменял на деньги и золото!»

«На своих дочерей, Азриэль, — возразил он. — Ты слишком поздно обрел голос, дух. Перед самым концом».

«Концом чего?» — спросил я.

Однако все было понятно и без объяснений: я чувствовал, как меня зовут те, кто завладел моим прахом. Они уже вышли за городские ворота. Внутри меня все кипело от ненависти и презрения, и призывы новых хозяев доставляли мучительную боль.

Я набросился на Самуила.

«Не смей, дух! — закричал он. — Ты должен повиноваться мне! Отправляйся в прах! Будь послушным, как прежде! Оставь меня и позволь принять муки!»

Я снова услышал зов. Слишком разгневанный, я не мог больше сохранять форму, и тело мое начало рассеиваться. Приходилось расплачиваться за необузданный гнев. Голоса, звавшие меня, обладали силой. Они постепенно удалялись, однако звучали по-прежнему мощно.

Я рванулся к Самуилу, схватил его и швырнул в открытую дверь. Улица была объята пламенем.

«Вот где ждут тебя мучения, равви![33]— выкрикнул я. — Проклинаю тебя и обрекаю на вечные скитания среди умерших до тех пор, пока Бог не простит тебя за то, что ты сделал со мной, за то, что заставил полюбить тебя, а после продал как жалкий слиток золота».

Со всех сторон к Самуилу бросились люди, выкрикивая его имя. Они сознавали, что их ждет мучительная смерть.

При виде того, как он обнимает и утешает их, моя злоба утихла, и я вновь подошел к нему, чувствуя, что слабею, но понимая, что он все еще видит меня.

«Самуил, — позвал я, — возьми меня за руку, пожалуйста, и унеси с собой в лоно смерти».

Окруженный плотной толпой рыдающих людей, он не ответил и отвернулся от меня, однако я уловил его последнюю мысль, как будто он произнес ее вслух: «Нет, дух, ибо, если я умру, держа тебя за руку, ты можешь утащить меня в ад».

«Нам обоим недостает добродетели и милосердия! — выкрикнул я. — Ты слышишь меня, господин? Мой учитель! Равви!»

Пламя охватило толпу. В огне и дыму я взмыл вверх, почувствовал, как холод ночи пронизывает тело, и поспешил туда, где находилось хранилище моего праха, подальше от пламени, дыма и пронзительных воплей невинных людей. Раскинув руки, я, словно колдунья, летящая на шабаш, пронесся сквозь темные леса и, только оказавшись далеко от города, нашел двоих торговцев. Они стояли перед входом в маленький храм. Увидев между ними шкатулку, я, мечтая лишь о смерти и покое, скрылся в прахе.