об этом. Алексей не мог себе простить, что предал его. И тут, сквозь эту скорбь, вспыхнул образ Ани, как самое желанное в тот момент жизни.

Потеряв бдительность, неизвестный схватил Алексея сзади и поволок его на асфальт. Не успел Алексей ничего понять, как ему раз за разом прилетело кулаком по лицу, а потом этот человек придавил его, обхватил руками шею и стал душить. Ноги стали брыкаться, но враг прижал их своими коленками. Он его плохо видел: после нескольких ударов у него заплыли глаза, да и от удушья темнота быстро сгущалась. Всё это время он держал руки своего убийцы, но от страха вспомнил, что они свободны, и уже в абсолютной темноте ударил и почувствовал своим кулаком, что сломал ему нос. Сплющил его. Он ощутил своими пальцами, как хрустнула перегородка.

Поднимаясь, он, тяжело хватая ртом воздух, стал драться со своим врагом. Боролся он с темнотой, но чувствовал, как доставал его кулаками и когтями. Он рвал на части свою опасность, пытаясь спастись. В нем проснулось самое настоящее состояние аффекта. Темный коридор, где ничего не видишь и не чувствуешь. Видишь лишь цель на поражение.

Алексей остался на холодном плацу посреди ночи. Оказалось, что он лежал со своим убийцей — Рыбиным. Алексей был госпитализирован в Бурденко с переохлаждением. В тот же госпиталь, где лечили Артема. Алексей весь горел, лихорадил и находился в бреду. Артем сидел рядом со своим учителем. Вся его шея была чёрная от синяков после удушья. Врач сказал, что ещё чуть-чуть и можно было либо замерзнуть, либо умереть от асфиксии. Произошло то, что Алексей сжалился над Рыбиным и оставил его ждать суда, сидя в роте. Тот увидел его на плацу через окно и решил убить.

Алексею снился сон, что он не нашёл свои сигареты и вышел через окно мансарды на крышу, так как знал, что найдёт там кого-то, кто его угостит. Вот и солдат какой-то стоит…

***

Выстрел. Митя и его палач дёрнулись и посмотрели удивлённо друг на друга. Прозвучала пальба какой-то пригоршней гроздьев. Посыпалась и замолкла. Все оцепенели, будто боялись кого-то спугнуть. Только молодой, свернувшись клубочком, всё сопел, но его уже никто не трогал. Убийца с окровавленным ножом стоял над ним, широко расставив ноги, и тоже прислушивался. И тут снова стрельба. Теперь она слышалась с обеих сторон. Загромыхала артиллерия. Всё вокруг жутко затряслось.

Все выбежали на улицу. Перед Митей остался палач. И вот появилась надежда за собственную жизнь, она яростно вспыхнула в уже мертвых глазах. Митя ничего ему не говорил. Даже не молился. Он видел, что человек колеблется, думает — выстрелить или нет. «Не стреляй. Какая уже разница? Не стреляй. Беги. Спасайся». Мужчина как будто услышал его мысли и стал отходить назад. Он смотрел на Митю страшным взглядом. «Чего же ты боишься? Моей жажды жизни? Её уже нет». Митя сам прислушивался к себе и боялся. Он никогда так не рассуждал.

Он задом дошёл до выхода и быстрым разворотом убежал прочь. Ноги резко задрожали. Дыхание надсадно застряло в горле, отчего закружилась голова. Он прильнул к стене плечом. Закрыл глаза. Сильно сжал их. Начал дышать. Дыхание прыгало по кочкам истерии внутри груди. Когда он открыл глаза, на миг блеснули слёзы. Он вытер их и повернулся.

Митя поднял Каразина. Втроём они вышли на улицу и увидели, что оказались меж двух огней. Стрельба шла, ни на мгновение не замолкая в воздухе. Нужно было прорываться к своим. Это было единственное спасение. Стоять нельзя.

Митя решил идти через деревню, где они не так давно дрались. Она стояла на самом краю битвы. Когда они дошли до домиков, по ним открыли огонь. Пули глухо врезались рядом в землю и дерево, угрожающе жужжа.

Молодой начал озираться. Нервничать. Митя знал, что вокруг расставлены растяжки и пытался вспомнить их расположение. Они проходили между домами. Пули царапали стены. Молодой не выдержал и побежал в дом. Только Митя крикнул ему, как он подорвался на месте. Он увидел взрыв, а потом они оба упали. Только лёжа на земле, Митя почувствовал боль у себя в ребрах, руке и ноге. Но когда он посмотрел на Каразина, то заметил, что осколок попал ему в голову. Ворот его кителя пропитался в крови. Столько много ее было. Митя не понимал — жив он или мёртв.

Стрельба прекратилась. Митя мог ползти дальше, но что-то не давало ему бежать от командира. Он снял китель и завернул ему голову, а потом по земле поволок его за стену дома. Как только увидели, что они снова двигаются, измывательства продолжились. Митя кричал от боли сквозь зубы, находил в себе силы тянуть взрослого мужика. Пули касательно резали плечи и ноги, а потом и вовсе темнота.

Он помнил потом себя на носилках. Было очень больно. Всё тело сосудисто билось. Он чувствовал, что лежит на животе. И кто-то укрыл его бушлатом. Шерсть на капюшоне щекотала ему щеку. Затем вертолёт и долгий сон.

Митя очнулся в госпитале, когда все спали. Его руки лежали на одеяле. И была тишина. Окно открыто нараспашку, у подоконника стоял стол, а на нём ваза с цветами. Ветви каштана нагло лезли внутрь палаты. Через листву просачивался свет от фонарного столба. «Неужели это всё? Конец».

После этой мысли ему не хотелось спать. Он просто лежал и смотрел в потолок. Тело было невозможно поднять. Он пытался, но никак не мог. Он стал думать о своей войне, перебирать в голове её дни.

За окном громыхала молния. Митя нашёл в себе силы подняться и подойти к окну. На нём были его зеленая камуфляжная майка и трусы. Когда он поднялся, то увидел, что всё его туловище, правая рука и нога перебинтованы. У кровати был прислонен стул. На нем лежала армейская пижама. Он решил одеться, но руки продеть в рукава самостоятельно не смог.

Госпиталь находился на самом краю города. Митя это понимал. Это Ростов-на-Дону. Видны поля и деревушки, родные места для Мити. Больше никакой войны. Раскрытое окно, и сам факт того, что можно так легко