Я же почувствовал то, чего не чувствовал уже давным-давно, – уверенность в себе.

До чего же это восхитительное чувство!

Именно Жанна подсказала мне выход из тяжелой, практически тупиковой ситуации. Я же в практической жизни всегда был совершенно беспомощен. Во время бесед с Жанной это стало для меня особенно очевидно. У нее, бедняжки, была тяжелая, очень непростая жизнь, в которой можно было рассчитывать только на себя. В этой хрупкой незаметной женщине таились невероятные силы, она могла найти выход из самой безнадежной ситуации, а скорость, с которой она просчитывала и принимала решения, казалась мне чем-то вроде колдовства.

Зная, что Ника категорически не желает участвовать в Программе, Жанна напомнила мне, что по нынешним временам это вполне достаточное основание для развода.

В первую секунду само звучание слова «развод» заставило мое сердце застыть и ухнуть куда-то вниз. Но Жанна пояснила: быть может, моя решительность убедит Нику? Не она ли годами повторяла, что во мне не хватает мужской твердости? Почувствовав серьезность моих намерений, она, быть может, переменит свое решение?

Поразмыслив уже более спокойно, я констатировал: Ника скорее согласится на развод, чем на участие в Программе. Бесполезно. Этим ее не проймешь.

– А вы очень хотите сохранить ваши отношения? Любой ценой? – тихо спросила Жанна.

Я вспомнил то, как Ника обращалась со мной в последнее время…

– Вы ее очень любите? – со странной настойчивостью спрашивала Жанна.

Я серьезно задумался и над этим. Люблю ли я Веронику так, как раньше? Люблю ли я Веронику вообще? Я вспоминал ее колкости, ее язвительный, уничижительный тон, ее презрительное отношение ко мне. И тогда я с каким-то ледяным ужасом понял: нет, не люблю. То есть совершенно. Что же нас связывало? Что делало нас семьей? Общие интересы? Забота друг о друге? Секс? Что?! Боже мой, зачем мы с ней вместе?

Я так и не нашел убедительного ответа.

– Нет, – ответил я глухо.

– Так разведитесь, – с внезапным жаром проговорила Жанна. – Она вас недостойна, она не заслуживает такого человека, как вы. Может, она гениальная пианистка, но как человек… – Она помотала головой, вцепилась в мою руку, подняв ее чуть не к самому лицу, словно хотела поцеловать. – Вы заслуживаете лучшего, намного лучшего…

– Тебя? – спросил я неожиданно для самого себя.

Она отступила и опустила глаза:

– Нет, нет, что вы, нет… Кто я? – Мне показалось, что она сейчас заплачет. – Несчастная нищенка, простая домработница, тем более с сомнительным прошлым…

– Ну и что? – парировал я со спокойной решимостью, чувствуя, что мне по силам все, то есть буквально все. – Жанна, прошлое прошло. Нельзя ломать себе жизнь из-за того, что кто-то считает тебя хуже. Тем более что это неправда. А ты, по-моему, уверила себя, что да, ты хуже…

– Хуже Вероники? – Она подняла глаза, в которых стояли слезы. Я кивнул. А потом протянул руку и провел пальцами по ее щеке. Она тут же прижала мою ладонь к своим губам. – Вы не можете! – Слезы побежали по впалым бледным щекам. – Вы известный композитор, уважаемый человек, а я…

И тогда я взял ее лицо в свои ладони и, чувствуя сладкую, сладкую уверенность, сказал, наслаждаясь каждым произнесенным словом:

– Что – я? Я могу все, что я захочу, понимаешь? И если я сказал, что так будет, значит, так и будет.

Правда, в тот момент я еще ничего такого не сказал. За нас говорили больше руки и глаза.

Мы не возвращались к этой теме долго. Очень долго (хотя на самом деле прошло не так уж много времени – неделя, быть может, не больше). До самого моего разрыва с Никой. Я, собственно, рассчитал ее реакцию совершенно правильно: поставленная перед выбором – развод или Программа, – Вероника моментально фыркнула: ну, тогда развод, и иди лесом в свою Программу. Думала, должно быть, что я блефую, что у меня никогда не хватит духу от нее отказаться. Но я спокойно (чего мне это стоило!) заполнил форму на сайте госуслуг и, не успела Ника опомниться, кликнул на «отправить».

Она глядела на квадратик «ваше обращение принято» непонимающими глазами. Впрочем, дошло до нее через минуту или через пять, уже не имело значения: заявление было зарегистрировано и принято к рассмотрению. Жребий был брошен, Рубикон перейден.

– Ноги моей больше здесь не будет! – крикнула Ника, осознав наконец, что произошло, и кинулась собирать вещи. Черт возьми, я впервые слышал, чтобы она кричала.

– Бог в помощь, счастливого пути! – безмятежно пожелал я. – Можешь забрать «Форд». В качестве моральной компенсации. Боюсь, больше тебе в этом доме ничего не принадлежит.

Тем не менее, когда она выходила из парадного и шла на стоянку (вторая машина занимала один из подземных боксов), я глядел на нее сверху. Пристально и как будто удивляясь сам себе. И, кстати, Веронике – тоже. Шла она, понурившись, ноги переставляла как-то неуверенно. Но – не оглядывалась. Чего не было, того не было. Решительности моей супруге всегда было не занимать. И уходила налегке, даже вещи не собрала. Словно бы можно было еще вернуться. Но я знал, что своего решения она не изменит. А я не изменю своего.

На душе было тяжело. Но я решил побыстрее сжечь все мосты и немедленно позвонил Жанне:

– Приезжай ко мне. Срочно.

Все произошло так быстро, что я и опомниться не успел – никаких тебе бюрократических проволочек: в понедельник я был женат на Веронике, в среду холост, а к субботе уже стал супругом Жанны. Свадьбу мы отметили скромно, в маленьком уютном ресторанчике на набережной, без гостей (какие уж тут гости), только я и она.

И началась моя новая жизнь. Поначалу я никак не мог к этому привыкнуть, слишком внезапно и резко все переменилось. Особенно – в собственных чувствах. Я словно бы стал другим человеком. И, знаете, этот человек мне нравился. И нравилось, очень нравилось себя им ощущать. Жанна дала мне то, чего у нас никогда не было с Никой. Быть может, я даже не подозревал, что так бывает: в танце нашей с Жанной любви я был ведущим, а она следовала за мной. Но вовсе не бездумно покорно, нет, она с радостью принимала мою любовь и столь же радостно отвечала на нее.

Даже когда ей надели цилиндры АР (громоздкие овальные тубусы, охватывавшие всю конечность и фиксировавшиеся на груди или бедрах специальным каркасом), в наших отношениях мало что изменилось. Разве что я стал относиться к ней еще нежнее и заботливее. Как же иначе? Ведь теперь (уже третий день!) она не только моя любимая жена, но и мать моих будущих детей.

Да, детей. Я хоть и радовался самоотверженности Жанны, все же пытался ее отговорить от того, чтобы надевать два устройства одновременно. Нет, не потому что это дорого: чего-чего, а денег у меня хватало и на аренду (это называлось именно так) АР, и на киберпротезы (их сразу начали создавать по снятым с «оригинала» трехмерным «копиям» конечностей). Я боялся, что с двумя аппаратами сразу Жанне будет слишком трудно: все-таки «квазибеременность» – очень тяжелое испытание, в котором физический дискомфорт отнюдь не исчерпывается ограничением подвижности. Впрочем, естественная беременность тоже, говорят, не самое приятное состояние. А Жанна заверила меня, что сил, чтобы справиться с неудобствами, ей вполне хватит. Более того. Она не только не боится, она только рада отдать для меня часть себя, ее это, как она сказала, вдохновляет и возбуждает. И знаете, странно, но я тоже испытываю от происходящего какое-то возбуждение – несколько болезненное, даже постыдное, но я его чувствую. В этом есть что-то ненормальное, словно толика безумия, но, если это и так, меня это «сумасшествие» совершенно не стесняет.