славянские роды объединялись в союзы родов, а эти последние — в племена и в племенные государственные объединения? Почему одни из родовых жупанов становились великими жупанами или великими волостными князьями, а другие оставались на положении родовых жупанов? Как и почему из федерации родов возникает у славян монархия? На эти вопросы Кадлец даёт весьма простые ответы, которые сводятся к тому, что основным импульсом к объединению родов в союзы родов, а этих последних в племена и племенные государства служили у славян интересы самообороны против внешнего врага; что демократия, о которой говорит Прокопий, это подлинно славянская форма общественности а княжеская власть сложилась у славян под чужеземным влиянием, о чём уже свидетельствует самый термин «князь») но даже и при монархической форме общественно-государственного строя князь у славян не имел абсолютной власти, но ограниченную собранием начальников низшей организации или каким-то вечем (сеймом); что на должность жупана; как правило, выбирался начальник самого главного, ведущего рода, впоследствии же, по всем данным, положение это осталось наследственно связанным с этим родом (стр. 68); что в большом «союзе государств» жупаны не могли оставаться при прежней власти, но из их среды выдвигался один и в роли «великого князя» исполнял верховную власть над всеми племенами; он мог быть значительно ограниченным вечем подвластных ему жупанов, но во всяком случае обладал большею властью, чем они. В некоторых же племенных государствах государственная власть не была сосредоточена в руках собрания жупанов, но в руках одного из них, который сумел возвыситься над другими и навязать им свою власть.

Нет надобности говорить о том, что картина древнеславянского общества, как она рисуется Кадлецом, имеет очень мало сходства с подлинной исторической действительностью. Основная ошибка буржуазной науки в данном случае заключается в том, что она желает видеть эволюцию там, где в действительности имела место революция; желает видеть мир и согласие там, где в действительности шла напряжённая классовая борьба. В результате такой трактовки вопроса мы получаем чисто механическое представление исторического процесса, помогающее видеть поверхность предмета, но не видеть его амальгамы.

II

«Два стихийно возникших факта, — говорит Энгельс, — господствуют у всех или почти у всех народов на заре их истории: разделение народа по признаку родства и общая собственность на землю».[64]

«Каждое племя, — говорит Энгельс о германских племенах, — оседало на новом месте нс по прихоти или случайно, а соответственно родственным связям соплеменников, как об этом точно сообщает Цезарь. Болес крупным группам, близким по родству, доставался определённый округ, в пределах которого опять-таки отдельные роды, включавшие определённое число семей, селились вместе, образуя отдельные сёла. Несколько родственных сёл составляли сотню… несколько сотен образовывали “гау”, область; совокупность этих “гау” составляла данный народ».[65]

Итак, по Энгельсу:

1) определённое число семей составляло род;

2) отдельные роды селились вместе, образуя отдельные сёла;

3) несколько родственных сёл составляли сотню;

4) несколько сотен образовывали область;

5) совокупность этих областей составляла данный народ.

Распределение земли между различными, в порядке градации,

общественными организациями Энгельс представляет в таком виде:

1) каждое село имело сельскую мирскую землю;

2) земля, на которую не притязало село, оставалась в распоряжении сотен;

3) то, что оставалось после наделения землёй сотни, доставалось области — «гау»;

4) земля, которая, была свободной ещё и после этого, — большею частью это был крупный участок, — находилась в непосредственном владении всего народа.

Итак, по Энгельсу:

Каждое село имело сельскую мирскую землю, а наряду с этим существовала общественная земля: «сотенная», областная и, наконец, общенародная, но захваченная королём как представителем всего народа, и называлась она поэтому королевской: konungs almannigar. И все они без различия, даже и королевская, назывались almannihar альмендами, общинными землями.

Обширный участок земли, предоставленный каждому отдельному селу, представлял собою так называемую марку.

На этом обширном участке земли размножавшееся население основывало новые поселения, дочерние сёла, которые вместе с материнским селом, на равных или несколько урезанных правах, образовывали теперь единую общину-марку.

Таким образом, община-марка, по Энгельсу, есть большее или меньшее число сёл, соединённых в одну общину-марку.

Над этим союзом, по крайней мере в первое время, стояли ещё более обширные союзы-марки, охватывающие «сотни» или «области», и, наконец, весь народ первоначально составлял единую огромную обгцину-марку для управления оставшейся в непосредственном владении народа землёй и для верховного надзора за входившими в неё подчинёнными марками.[66]

«Это сохранение крупных марок, — говорит Энгельс, — составляет существенное отличие общинной собственности германцев от современной русской общины; в России каждая сельская община

имеет свою собственную, обособленную общую землю, если только при отмене крепостничества эта земля нс отнята у общины и нс передана помещику».[67]

III

Три брата, Кый, Щек и Хори в, сидевшие на Киевских горах, принадлежали к племени полян, о котором летописец говорит, что ОНИ «живяху кожьдо с своимь родомь на своих местех, владеюще кожьдо родомь своимь». Мы не имеем более подробных данных, для того, чтобы составить себе точное представление о том, что же представляли собою, по существу, эти три братские рода каждый в отдельности и все взятые вместе, с точки зрения известных нам форм общественности у народов древности. Поэтому в разрешении этого вопроса нам приходится руководствоваться тем, что мы знаем из классической работы Ф.Энгельса о «Марке» относительно германского рода. Мы не сделаем в данном случае ошибки, потому что германцы и славяне в древности, как и все народы, переживали, в основном, одни и те же этапы развития общественного строя: семья, род, союз родов, племя, государство. С другой стороны, в нашем распоряжении имеется весьма ценное в этом смысле показание Тацита о славянах-венедах, который, описывая этот народ, высказался в том смысле, что он отнёс бы венедов скорее к германцам, чем к сарматам. Следовательно, в Тацитово время, т. е. в I в. н. э., славяне в культурно-общественном отношении не представляли столь разительной разницы сравнительно со своими соседями, чтобы ставить славян