несметное количество денег, подкупая всех, придумал схему, связал нитями этого заговора Литву, Польшу, Россию и сотни людей…

Но все сорвалось, и сердце куда-то провалилось, когда увидел, как государевы люди оцепили терем воеводы – Челяднин тут же все понял.

Уже запертый в тесной горнице, откуда изъято было всякое оружие и письменные принадлежности, Иван Петрович молился, как никогда раньше, просил у Бога прощения и сам рассказывал святым образам в углу, для чего задумал и содеял сие!

Все чаще вспоминал свой жизненный путь. Взлеты, падения, снова взлеты. Бог хранил его. Вспомнил, как однажды едва не был казнен за дружбу с Федором Воронцовым. Обошлось тогда…

Вспомнил, как участвовал с Захарьиными и Шуйскими в заговоре против Глинских, как затем вновь вошел в свиту государеву и всюду его сопровождал. И воеводой был в разных городах, и против татар стоял на Оке. Все было!

Все богатства свои заработал сам, никогда не брал мзду и не подкупался. Достойно служил, управляя государством, будучи главой Думы, – лучшего жизненного исхода и представить было нельзя! И ведь мог бы, мог не бороться против опричнины, мог уйти на покой и умереть в своей постели, окруженный почетом, богатством и славой! Мог. И не мог в то же время. Не мог служитель России дозволить, дабы гибло так бесславно и глупо отечество, разрушаемое войнами, опричниной и безумным царем!

Нет, он не отдал бы Сигизмунду ни одного города, договорился бы, откупился (в том помог бы дьяк Висковатый, так же примкнувший к заговору), при другом, худшем исходе нашел бы силы противостоять литовцам и полякам и, возможно, закончить эту долгую кровопролитную войну! Стране нужна была передышка, нужно было дать измученной державе вдохнуть наконец полной грудью.

Но все пошло не так. Очарованный идеей своей, Челяднин не думал о подробностях будущего России. Закончилась бы война без ощутимых территориальных потерь? Перестали бы приходить татары? Прекратились бы боярские войны и склоки? Едва ли…

Все уже свершилось, опричнина вновь устояла, а старый служитель России сидел в этой маленькой полутемной горнице и, измученный, ждал скорого исхода…

* * *

В три часа ночи царь с сыновьями поднялся на колокольню недавно выстроенного Слободского монастыря, где их уже ждал Малюта. Сонные царевичи Иван и Федор следовали за отцом, но Иван злился, что его так рано подняли, а Федор довольно улыбался – ему по душе были церковные службы и колокольный звон.

– Батюшка, можно мне позвонить? – с мольбой глядя отцу в глаза, просил Федор. – Ты обещал…

– Звони, Федюша, звони, собирай всю братию на службу, – улыбнулся сыну Иоанн. Он глядел на старшего сына с гордостью – красавец, высок, плечист, смышлен и начитан – истинный преемник. И, что еще более вызывало любовь к Ивану – знакомые до боли черты Анастасии в его лице… Младший сын не пользовался той же любовью и был полной противоположностью старшему брату – худой, большеголовый, с глупо открытым слюнявым ртом (словно у покойного брата Юрия!). Но Федя не слабоумен – он помногу читает, Святое Писание знает и цитирует наизусть, любит церковный хор и звон колоколов. Уж не в монастырь ли пойдет, когда созреет?

Собственно, и сам Иоанн до сих пор жаждет уйти на покой в монастырь, и именно это заставило его в последние месяцы превратить свой опричный двор в монашеский орден. Для особого «монашеского» двора было избрано триста опричников. Верные палачи государевы покорно прятали свои богатые одеяния под черным одеянием на козьем меху и вели себя подобно инокам, приходили на службу, которую проводил сам Иоанн, назначив себя игуменом слободским. Пока «пономарь» Малюта зажигал свечи, государь читал молитвы и пел в хоре, проявляя здесь свой совершенный музыкальный талант…

Затем для братии устраивался обильный пир. Келарем был назначен Афанасий Вяземский, следивший за припасами и провиантом. Пока опричники, доставая принесенные с собой кружки и блюда, готовились к приему пищи, Иоанн читал братии Евангелие, стоя у аналоя, и лишь потом садился за стол. Глядя на то, как «монахи» в нищенских черных одеждах жадно поглощают изысканные блюда с государева стола, Иоанн радовался – не в силах отказаться от царского венца и уйти в монастырь, он создал его сам. Примечательно, что превращение опричнины в монашеский орден произошло в самый разгар жестоких расправ – видимо, так Иоанн пытался искупить пролитую им и его детищем великую кровь…

Ему доложили, что прибыл новгородский архиепископ Пимен, желавший встречи с государем. Иоанн уделил ему несколько минут перед обеденным сном, как должно, попросил благословения, осведомился о положении в Новгороде, удалось ли остановить мор и каково настроение среди горожан. Пимен ответил, что жизнь в граде налаживается. Но Пимен приехал не к государю. В последнее время он был частым гостем в слободе, особенно с тех пор, как Афанасий Вяземский и Алексей Басманов стали его союзниками. Как и много лет назад, Пимен мечтал об одном – стать митрополитом Московским. Советникам государя нужен был «свой» митрополит, который не стал бы заступаться за изменников и недругов опричнины. Таким образом не будет раскола меж церковью и государством. И всем им мешал лишь один человек, отошедший от дел и укрывшийся в Новодевичьем монастыре.

Пимен был приглашен в дом Басманова на обед вместе с Вяземским. Там и должен был состояться их важный разговор.

– Сейчас самое время нанести удар по Филиппу, государь не станет нам мешать! – Архиепископ Пимен, размахивая руками, мерил шагами светлицу.

– Государь не осмелится поднять на него руку. К тому же судьбу митрополита должен будет решать церковный суд! – ответил лениво развалившийся в кресле Алексей Басманов. Вяземский с задумчивым видом стоял у окна, скрестив на груди руки.

– Освященный собор будет судить за великие грехи, за которые его лишат сана! – выкрикнул Пимен. – Но как узнать о них?

Все трое смутились слова «узнать» – каждый понимал, что их нужно придумать.

– Надобно отправить судебную комиссию в Соловецкий монастырь. Там Филипп провел всю свою жизнь. Кто, как не местные монахи, осведомлены о его жизни более всех? – не отворачиваясь от окна, проговорил Вяземский. Пимен остановился наконец и с улыбкой взглянул на Басманова.

– Что ж, отправим людей. Но нам нужны свидетели от духовенства, дабы они сами увидели все и подписали, – отвечал он. – Тогда Освященному собору придется учинить над ним суд. Но далее дело только за тобой, Пимен, ибо ни мы, ни государь не посмеем вмешаться!

– Я найду, кого отправить с вашими людьми, – заверил его Пимен. – Главное, чтобы последующие события зависели именно от вас!

Архиепископ посмотрел