на месте. С перерезанным горлом носилась из стороны в сторону хрипло визжащая свинья. Корова лежала на боку с распоротым животом. Выпавшие из разрубленной туши внутренности лежали рядом, и единственное, что выдавало в ней еще теплящуюся жизнь – косящийся в сторону моргающий глаз. Земля усеяна ковром из птичьего пуха и перьев – опричники, хохоча, подбрасывали куриц и петухов вверх, на лету отрубая им головы саблями. Слугам и холопам также не дали убежать – пытавшихся противостоять грабителям мужиков убивали на месте. Молодых девок насиловали тут же, сменяя друг друга.

– Грабь изменника! Государь дозволил! Все наше!

Уже смеркалось. Услужливый Малюта, вытирая о порты руки, поднялся на пригорок, с которого царь наблюдал за происходящим с конной стражей и советниками. Поклонился, молвил робко:

– Государь! Радовать тебя желаем! Изволишь смотреть?

Иоанн, в длинном красном опашне, подбитом горностаем, восседал на коне, в руках свободно лежали поводья. Не глядя на Малюту, он кивнул. Лицо его тускло освещали блики многочисленных костров. Царский конь звякнул драгоценной сбруей и, храпнув, мотнул головой. Обрадованный Малюта подозвал трех опричников, что-то сказал им, и вскоре всех слуг и холопов, кто остался в живых, согнали в большой сарай. Женский вопль и детский плач наполняли округу, и от криков этих даже у некоторых опричников мутился разум – одни, закрыв лица руками, невольно рыдали, кто-то отходил в сторону, зажав уши. Двери и окна закрыли наглухо, обложили сарай бочками с порохом.

Иоанн молча наблюдал за этим, Алексей Басманов и Вяземский опасливо переглянулись. Малюта, радуясь как ребенок, сам поджег фитиль. Опричники, отойдя подальше, затаили дыхание.

Мощный взрыв, казалось, поднял здание в воздух и на лету расщепил его. Разом шарахнулись все кони, заржали испуганно, замотались; первые ряды опричников, наблюдавших за этим, повалились с ног. Всюду обломки досок и оторванные части человеческих тел, и заметал все это ковер из птичьего пуха и сыплющаяся сверху сажа. Поднявшиеся с земли опричники хватались за головы, кто-то искал шапку, кто-то, глупо озираясь, вытирал струившуюся из ушей кровь. Малюта, шмыгая носом, глядел на Иоанна, задрав голову. Но он не услышал желанной похвалы. С каменным лицом Иоанн развернул коня и поехал прочь, увлекая за собой стражу и свиту.

Имение Челяднина к утру догорело полностью, поднявшееся солнце осветило это жуткое пепелище. В Синодике опальных, написанном по приказу Иоанна к концу его правления, осталась надпись, повествующая об этой расправе: «В Бежецком Верху отделано Ивановых людей шестьдесят пять человек да двенадцать человек скончавшихся ручным усечением»…

С начала года по июль казни не прекращались. Жертвы тщательно подсчитывались царскими дьяками, которые оставили и такую надпись: «Отделано триста шестьдесят девять человек, и всего отделано июля по шестое число». Но, конечно, многих убитых было не сосчитать, поэтому это лишь примерные цифры…

Рукой Федора Басманова на южных рубежах России были убиты воеводы Курлятев и Сидоров, которые подготавливали войска для отражения нападения крымского хана, с которым они, по следственному обвинению, вступили в сговор против Иоанна.

Старого воеводу, героя взятия Казани, Петра Щенятева не спасли монастырские стены. Опричники взяли его в далеком Нероцком монастыре, в то время как он, уже не князь, а лишь монах Пимен, отказавшийся от мирской жизни и титулов, сажал молодые деревца, бережно уравнивая лопатой землю вокруг них. Когда издали увидел направляющихся к нему пятерых мужиков в черных кафтанах, он все понял. Монастырская братия, столпившись, молча глядела на то, как уводили старого монаха, и он шел, прямой, все еще крепкий, статный, разглаживая седую бороду морщинистой рукой…

В Москве он тут же был отправлен в темницу, где его приковали цепями к стене, сорвав монашеское одеяние. От спертого воздуха, сырости и человеческой вони он задыхался.

Вспыхнувшие в темноте лучины осветили дряблое лицо Малюты. Щенятев уже тогда понял, что отсюда ему не выбраться, ибо наслышан был о царском палаче.

– Ну что, князь, молви, как знался с Челядниным, и князем Владимиром, да с изменником Курбским.

– Я не князь более, – отвечал с раздражением Щенятев, – останься я им, смел бы ты со мною говорить, смерд?

Малюта усмехнулся, махнул рукой. Из темноты выступили двое его помощников, оба, как и Малюта, в кожаных фартуках, изгвазданных кровью. Молодцы крепко схватили скованную руку князя, разжав ему пальцы. Сопротивляться уже не было сил. Щенятев увидел какую-то короткую спицу, которую Малюта мастерски засунул ему под ноготь. Удар молотка по спице, и из груди старика вырвался мучительный крик.

– Кричи, кричи! Тут можно кричать сколь угодно! – заверил его Малюта и вбил спицу еще в один палец. Когда на правой руке, той самой, которой князь бился всю свою жизнь, защищая державу, уже не осталось здоровых пальцев, Щенятев обессилел и обмяк, повиснув на цепях. Малюта схватил его за волосы и со всего маху приложил свой пудовый кулак ему в лицо. Щенятев не издал ни звука, лишь сплюнул наполнившую рот кровь. Тогда Малюта схватил его за седую бороду и прошипел в самое лицо:

– Молчанием своим обрекаешь ты себя на мучительную и долгую смерть, смягчи участь свою, назови, кто еще крамолу затевал против государя нашего!

Щенятев глядел Малюте в глаза бесстрастно и, погодя, ответил ему:

– Изыди, бес…

Малюта отпустил его бороду, гневно сопя, чуть отошел и два раза со всей силы ударил князя в живот. После второго удара хрустнуло ребро в старом теле Щенятева, и он окончательно лишился сознания. А разозленный Малюта, так и не дождавшись от него показаний, с опричным отрядом уже разорял его имения. Как и всегда, забивали скот, секли слуг, подчистую уносили добро. Задрав голову, стоял Малюта у высокого дерева и вытирал со лба пот. А на ветвях дерева, вытянув ноги, висели жена и сын Щенятева. Жена князя висела без одежды – повеселилась перед казнью опричная братия.

Оттуда Малюта, ничего не взяв из награбленного себе, отправился в слободу, где доложил Алексею Басманову и Вяземскому, что Щенятев сознался во всем – со связью с Курбским, с князем Владимиром, с Жигимонтом, с Челядниным.

– Государю доложу сам, езжай домой, – зевая, приказал Алексей Басманов. Малюта молча кивнул и уже тогда впервые подумал, что надоело ему выполнять указания Басмановых да Афони Вяземского. Чем он хуже их? Ничего, все еще впереди…

Он прибыл домой под утро, жена вскочила, принесла лохань с водой. Малюта тщательно вымыл руки и лицо, окрасив воду в темный цвет от пыли, пота и засохшей крови. Жена, морщась, вылила воду с крыльца…

Переоделся, причесался. Перед тем как лечь спать, зашел к