перешептывался с возмущением, но никто не смел им что-либо сказать. Никита Захарьин, уставив руки на резной посох, пристально глядел на опричников, на лице его заходили желваки. Следом в палату вошел сам Иоанн – в красном кафтане под отороченным соболем опашнем. Лишь только глянул на ходу – бояре разом вскочили со скамей, поклонились в пояс. Тяжело прошел мимо, не дойдя до пустовавшего своего трона. За царем ввалились толпой другие опричники, встали у стен. Среди них были Васька Грязной, а также иностранцы Таубе и Крузе. Бояре с недоумением глядели на Иоанна и на выстроившихся «монахов» с кинжалами у поясов. Кто-то невольно перекрестился. Другие уверены были, что царь не посмеет уничтожить их здесь и сейчас, без суда и следствия, но все одно – робели. Иоанн исподлобья оглядывал думцев, чуть усмехаясь – чуял их страх и наслаждался им. Один из опричников подбежал, схватил скинутый государем опашень и отошел прочь. Все узрели перетягивающий кафтан шитый золотом пояс государя, к которому был прицеплен длинный кинжал с украшенным рубином оголовьем. Ножны, на которых изображена была сцена охоты на кабана, также сверкал от изобилия камней.

Иоанн обернулся к дверям и махнул рукой. В дверях появился сам Иван Петрович Челяднин. Одежда его и общий вид дали понять, что боярин не подвергался лишениям во время длительного заключения своего, но, как показалось многим, он очень постарел. В глазах его было отчаяние, никогда еще Челяднин не выглядел таким жалким. Встав в дверях, он поклонился государю и боярам и стоял, не в силах глядеть в лица думцев, которыми еще не так давно управлял и которых подбивал на измену.

– Ну, здравствуй, Ивашка! – крикнул громко Иоанн без тени улыбки и отошел в сторону, открывая ему путь к трону. – Чего же ты не садишься? Ждет тебя твое место!

Челяднин замер и побледнел, не в силах сдвинуться с места.

– Садись! – тихо и злобно произнес Иоанн с внезапно вспыхнувшей яростью в глазах.

– Государь, – промолвил Челяднин и хотел было отступить назад, но два опричника взяли его под руки и поволокли к трону. Он шел, спотыкаясь, не успевая перебирать ногами. Его толкнули в царское кресло и отступили. Иоанн, глядя ему в очи своим яростным взглядом, сказал:

– Мало ему! Несите одежи!

И вскоре на боярина небрежно надевают аксамитовое платно, на плечи водружают бармы, голову украшают царским венцом в сверкающих камнях. Бояре застыли, не смея сесть на скамьи. Разом вздрогнули, когда Иоанн бухнулся на колени перед одетым в царские одежи Челядниным.

– Ты ведь жаждал занять мое место! И вот ныне ты царь и великий князь!

– Государь, – снова вымолвил беспомощно Челяднин, не в силах шелохнуться. – Я живота своего…

– Что-то нерадостен ты! Ну, хочешь, казни их всех! – перебил его Иоанн и указал на стоявших за его спиной опричников. – А с ними вместе и меня на плаху… С сыновьями. Ну, или польскому королю отдай на потеху! Что же ты? Я ведь властью своей тебя одарил!

В палате царила тишина. Челяднин, побледнев еще больше, сидел на троне и выпученными безумными глазами глядел на стоявшего перед ним на коленях государя. Иоанн, не отводя от него взгляд, развел руками:

– Впрочем, я в силах у тебя эту власть и отобрать!

Молниеносно выхватив из ножен кинжал, Иоанн вскочил на возвышение трона и с хрустом всадил клинок в грудь Челяднину. Мучительный крик боярина звонко прозвучал в тишине просторной палаты. Челяднин видел перед собой тяжелый, хищный взгляд Иоанна и чувствовал, как начинает слабеть. Царь вырвал клинок из тела боярина, и хлынувшая кровь брызгами обдала ему лицо. Иоанн медленно поднялся и бросил окровавленный кинжал рядом с троном.

Остолбеневшие бояре молча глядели на Челяднина, медленно заваливающегося набок. Глаза его, не мигая, все так же жалобно глядели на Иоанна, рот судорожно хватал воздух. Царский венец упал с его головы и скатился со ступеней возвышения. Иоанн дал знак, и к Челяднину гурьбой бросились опричники, звякая вырывающимися из ножен кинжалами. Все они принялись по очереди резать умирающего боярина, пока тело не рухнуло с трона, но и тогда с чавканьем и хрустом в него всаживали клинки. Кровь ручьями стекала по ступеням и собиралась в густую темную лужу прямо у ног царя. Иоанн снова дал знак, опричники отступили.

Челяднин лежал на боку у подножия трона с вывалившимися из живота блестящими внутренностями. Из груди торчали раздробленные кости. Иоанн с окровавленным лицом молча обвел глазами притихших думцев и, медленно развернувшись, покинул палату широким тяжелым шагом. Кого-то из бояр тут же вырвало.

Опричники же связали убитому ноги и за веревку поволокли безвольное тело за собой, оставляя обильный кровавый след на полу и задранных коврах. Вскоре на Неглинной улице горожане с любопытством взирали на лежавший в навозной яме труп в царских одеждах…

В тот же день людьми Федора Басманова был убит Михаил Колычев с супругой и тремя сыновьями. Слуги его перебиты, имение разграблено. Об этом тут же стало известно Филиппу. Он выслушал это известие от пришедших к нему в келью монахов. За день до этого митрополит узнал, что вскоре над ним начнется церковный суд, и эту весть он принял смиренно. Сегодня же, после известия о Михаиле, он почувствовал, как что-то и без того напряженное надломилось в нем. Филипп поблагодарил и отпустил монахов, затем заперся в келье и тут же упал на колени перед иконами, желая помолиться. Но вместо этого зарыдал. Всхлипывая, он хрипел, по-детски утирая рукавом рясы мокрое от слез лицо.

– Господи, дай сил пережить сии муки! Будь милосердным, Господи! – шептал Филипп сквозь рыдания. – Ежели такова чаша моя, готов я испить ее, но не дай из-за меня гибнуть невинным! Спаси и помилуй!

Он не знал, что Михаил после казни своего брата Василия и родича Ивана Колычева готовил побег в Литву, но его выдали собственные слуги. Федор Басманов с опричным отрядом в тот же день вырезал всю его семью и сжег имение. Сам Михаил пытался отбиваться с саблей в руках и был убит на месте.

Не знал митрополит также, что в ту же ночь Иоанн в слободе, запершись в своих покоях, вымаливал у Бога прощение за пролитую им кровь во имя единства державы. После каждого поклона он хлестал себя плетью по спине, не чувствуя боли. Закончив молитву, изможденный, он поднялся с колен и вместо пуховой перины лег на деревянную скамью истерзанной спиной. Спрятавшиеся по углам спальники, от увиденного боявшиеся вздохнуть, услышали в темноте:

– Не являйся