не выражало ничего, кроме усталости и обреченности. Он видел, как млели и восторгались люди, глядя на него, как плакали, тесня друг друга, лишь бы быть ближе к нему. Замечая их лица, он опускал глаза, словно стыдился того, что сам сложил с себя сан, оставил их, несчастных, без пастыря духовного.

Внезапно что-то оборвало царившие в соборе умиротворение и благость. Молитвы и пения смолкли. Филипп устремил свой тяжелый взгляд туда, откуда уже, расталкивая прихожан, неслись к нему опричники. Они обступили митрополита, и вскоре вышел вперед промокший от дождя Федор Басманов. Он чинно развернул привезенную с собой грамоту и стал читать во весь голос:

«Священный собор изрек: нечестивейший Филипп, уличенный свидетельскими показаниями в колдовстве и хищении имущества Соловецкого монастыря, осквернении веры православной, признан виновным в совершенных злодеяниях, посему соборный суд определяет лишить его митрополичьего сана, заключить под стражу, затем предать смертной казни через сожжение».

Кто-то из прихожан упал в обморок, кто-то неистово начал креститься, кто-то, закрыв лицо, заплакал. Филипп так и стоял на месте с таким же тяжелым и суровым взглядом. Убрав грамоту за пояс, Басманов сказал коротко:

– Вот и все…

И вот уже кто-то из опричников грубо содрал с головы Филиппа белоснежный клобук, другой вырвал из рук крест и кадило, третий разрывал митрополичью мантию. Вскоре митрополит всея Руси стоял босой, в разодранном монашеском одеянии. В ужасе и оцепенении глядели на это люди – величественный митрополит предстал вдруг пред всеми щуплым стариком с голыми худыми ногами. Опричник со всей силы толкнул его в грудь:

– Ступай!

У крыльца уже стояли дровни. На них усадили старика и повезли из Кремля. Ветер бил в лицо холодными каплями, стоял такой густой туман, что ничего не разглядеть дальше вытянутой руки. Всеми любимого митрополита везли по улицам Москвы на дровнях мимо горожан, безмолвно провожающих его глазами. Вот он – худой старик с длинными седыми волосами, намокшими под беспощадным дождем, безвольно покачивается на ухабах и кочках.

Филиппа оставили в тихом Богоявленском монастыре. Дверь захлопнулась, и Филипп остался в маленькой, холодной, пустой келье один. Снаружи заскрежетал засов. И вот тишина. Филипп упал коленями прямо на ледяной каменный пол и медленно перекрестился.

– Господи, не оставил ли ты меня? – проговорил он тихо. – Со мной ли? Ежели суждено мне вытерпеть муки нечеловеческие, какие и твой сын стерпел, – я готов! Но почто? Кого спасет смерть моя? Сожгут меня, будто еретика… Но ты будь со мною, Господи!

Глава 6

Январь 1569 года. Крепость Изборск

Мела поземка. Скованная морозом земля укрыта пушистым снежным ковром. Черные голые деревья мрачной стеной тянулись вдоль окоема.

Древний Изборск, приграничная с Литвой крепость, был хорошо укреплен. Достаточно было в нем снарядов, пороху и провианта, чтобы держаться в обороне почти год. Сильно морозило, поэтому знали, что не сунутся сейчас литовцы под стены, не начнут осаду.

На холоде всех размаривало, особенно после горячей похлебки, обжигающей рот и горло, но так аппетитно парящейся из железных мисок и котлов. Наевшись, ратники укутывались в теплые овчинные тулупы, садились у стены и молча глядели перед собой, укрыв лица под воротниками до самых глаз. Веки предательски смыкались, некоторые ратники уже, опустив головы, дремали. Одного боялись – не замерзнуть бы до смерти во время караула, поэтому поскорее ждали смены, чтобы можно было пойти погреться в натопленные слободки и хорошо поспать. Как еще пережить зиму?

Ранняя зимняя ночь опустилась стремительно. Ратники на стенах лениво расхаживали взад-вперед. У ворот стояли лишь двое; они ежились, пританцовывали, терли замерзшие носы о воротники. Бороды их были покрыты инеем.

– Акинф! Ты, чай, сколько уж дома не был? – спросил один.

– Годов семь. А ты, Прохор, сколько?

– А я девять! Или десять? Не помню! Уж забыл, как женка выглядит!

– Вот и я, окроме девок, коих по городам да деревням тискал, не помню! Даже запах жены позабыл!

– Дети уж выросли, поди! – вздохнул грустно Прохор. – А мы все тут… Походы… походы…

Помолчали. Тихо в крепости.

– Семена-то во Псков перевели, – проворчал Акинф. – Жирует там, наверное, да по бабам ходит! Не то что тут, в Изборске, кроме стен и пушек нету ничего! Горожане здешние, пес их подери, точно попрятали все добро, я тебе говорю!

– Брось ворчать! – с болью в голосе сказал Прохор. – И так тошно, еще ты тут…

Хотел было благим матом ответить ему Акинф, злой с самого утра, как услышали они хруст снега за воротами, и будто всхрапнул конь. Замолчали, прислушались.

– Эй, стража! Отворяй ворота, посланник государя прибыл! – Крик за стеной эхом разнесся по округе. Акинф и Прохор с опаской переглянулись, будто вопрошая друг у друга – что делать?

– Каков таков посланник? – крикнул Прохор. – С каким донесением?

– А это тебя никак не касается, дурья твоя башка! Возомнил, что государевы бумаги достоин держать? Плетей захотел? Живо отворяй ворота!

Прохор оглянулся. Ратники на стенах, как назло, были далеко.

– Вот что! Полезай-ка, Акинф, на стену да погляди, чаго тамо…

– Я? А чаго не ты?

– Беги скорее, а то оба плетей заработаем! А я засов отворю…

Вскочив с места и схватив копье, Акинф направился к башне, вскоре поднявшись через башенную лестницу на стену, вгляделся в ночную зимнюю мглу.

– Всадник один! Опричник, что ли? В черном весь, словно монах! – крикнул он.

Услышав одно название «опричник», Прохор засуетился и стал поднимать засов.

Когда ворота с тяжелым скрипом распахнулись, всадник не спешил заезжать, так и стоял, укрытый мглой. Прохор сузил глаза, крепче стиснул в руках копье. И вот всадник тронулся. Наверху послышалась какая-то возня, и вдруг позади Прохора с глухим ударом упало что-то тяжелое. Обернулся и ахнул – со стрелой, торчащей из глаза, раскинув руки, на земле лежал Акинф. Прохор тут же обернулся к воротам – на него из тьмы выступал целый отряд вооруженных воинов. Литовцы! Хотел было крикнуть: «Братцы!», но крик оборвался, как только сабля разрубила ему пополам голову.

Разделившись, литовцы в темноте исподтишка убивали ратников, многих принялись вязать. Вслед за ними в город беспрепятственно вошел значительной силы литовский отряд. Произошли короткие стычки с гарнизоном, но вскоре город был захвачен. Воевода Афанасий Нащокин не успел организовать оборону и вскоре был захвачен в плен.

Со взятием Изборска была открыта дорога для литовцев на Псков и Новгород…

* * *

– А сегодня батюшка возьмет меня на казнь глядеть! – хвастался царевич Иван своему младшему брату Федору. Насупившись, Федор молчал. Он жалел