— Она представляется мне зловещей женщиной. По крайней мере, это следует из твоего описания, — заявил я.

— Так и есть, — подтвердил Оуэн. — Мейв — как раз тот персонаж, который бардам нет никакой нужды приукрашивать. В ней достаточно и плохого, и хорошего — на любой вкус.

Я вспомнил о судьбе детей Сигенуса. Тиберий доверял Сигенусу как своему регенту, но потом узнал, что тот плетет нити заговора с целью завладеть империей. Ярость Тиберия была велика, а его месть — ужасна. Возможно, Сигенус заслужил все то, что получил, но ни мое племя в Германии, ни жители Ольстера — а римляне и тех, и других называли варварами — не поступили бы так с его семьей, как поступил Тиберий. Сын Сигенуса был достаточно взрослым, чтобы понимать, что его ожидает и по какой причине. Он выслушал свой приговор и мужественно встретил смерть. Но его сестре было только шесть лет. Она не понимала, что происходит, и умоляла, чтобы ее наказали как ребенка, если она совершила нечто плохое. Они осудили ее так же, как и брата, но возникла небольшая проблема. Законодатели указали на то, что еще не было случая, чтобы казнили девственницу Сенат вполне серьезно подошел к рассмотрению данного обстоятельства, хотя не было никаких сомнений в том, что Тиберий ожидает выполнения приговора. После обстоятельного обсуждения сенаторы согласились со следующим решением этой деликатной проблемы. Тюремщик получил указание вначале изнасиловать ее, после чего вполне законно ее убил. Изуродованные тела детей затем были брошены обнаженными на Гемонианской лестнице в качестве угощения для ворон.

Я никогда не рассказывал Оуэну о детях Сигенуса. Мне было бы трудно ответить, если бы он спросил, почему римляне смеют называть Мейв дикаркой. В день смерти Сигенуса и его семьи мне впервые стало стыдно за то, что я имею отношение к Риму. Тиберий тогда наслаждался этой расправой и падением дома Сигенуса. Однако несмотря на то, что все мы искренне ненавидели Сигенуса, я никоим образом не распространял это чувство на его семью.

Конечно, я понимал, почему Тиберий так поступил. Разве мог император, убив отца, ожидать, что дети спокойно примут его смерть и не будут стремиться к отмщению? Отказавшись от жестокости сейчас, он гарантировал бы ее в будущем, а возможно, и гибель многих людей в гражданской войне. Может, Действительно лучше было пожертвовать одной семьей, чтобы покончить с проблемой навсегда?

— Смотри! — воскликнул я. — Должно быть, это он и есть!

Оуэн посмотрел в том направлении, куда указывала моя рука. Его покрытое пылью лицо было мрачным.

— Я никогда не думал, что захочу увидеть замок Мейв больше всего на свете, включая даже собственную смерть, — заявил он, — но после путешествия в управляемой тобой колеснице понимаю, что ошибался.

Мы с Оуэном прибыли ко двору Мейв в разгар дня. Ярко сияло солнце, под жаркими лучами которого сотни воинов шлифовали свое мастерство на поле перед главными воротами. Насколько я мог судить, они не делали ничего такого, чего не умели бы бойцы из Имейн Мачи, но были ничуть не хуже их. Приемы героев не являлись исключительной привилегией Ольстера.

Хотя я и предполагал, что коннотские разведчики, само собой разумеется, уже доложили о нашем приближении, и что по этой причине нам должны были приготовить встречу, но совсем не ожидал того, что случилось дальше. Как только колесница приблизилась к воротам, к ней подошел дородный часовой и, взяв лошадей под уздцы, не говоря ни слова, повел их во двор замка. Нас молча приветствовали вежливыми жестами, затем попросили сойти с колесницы и последовать за другим человеком, имеющим уже только легкое вооружение, из чего следовало, что он был придворным. Он отвел нас в две маленькие комнаты, одна из которых была, очевидно, гостиной, а в другой находились два соломенных тюфяка. Придворный сказал только:

— Для вас.

Мы поняли, что эти две комнаты предоставлены в наше распоряжение.

Затем он указал на большие кувшины с вином.

— Лучшее коннотское, — подчеркнул он и добавил, кивнув на пару цыплят: — Только что приготовлены.

Все эти яства располагались на столе, притулившемся в углу гостиной. После этого придворный улыбнулся и молча удалился.

Озадаченный и раздраженный, я повернулся к Оуэну.

— Что здесь происходит? Неужели никто в Конноте не говорит целыми предложениями?

Оуэн заулыбался.

— О да, — протянул он. — Мужчины Коннота говорят, лишь когда в этом есть необходимость.

— И когда же она возникает?

— Когда зовут корову или женщину, если не могут сами поймать корову, или мальчика, если женщина и корова не появляются. Так же, как те люди, которых ты называешь греками.

Теперь уже я улыбнулся, вспомнив, что приводил ему поговорку римлян об афинянах: «Женщина для долга, мальчик для удовольствия, а коза для экстаза».

— Я не имею никакого отношения к грекам, — заверил я его и оглядел помещение.

В дверь постучали, появилась женщина, втаскивающая в комнату металлическую ванну. За ней вошли еще несколько женщин, они несли большие глиняные кувшины с горячей водой. Они поставили кувшины на пол возле ванны, и снова оставили нас в одиночестве, хотя мы и успели обменяться с женщинами несколькими взглядами. Я заметил, что одна черноглазая красотка встретила мой восхищенный взгляд взглядом оценивающим. Это позволило мне предположить, что женщины Коннота могли оказаться более общительными, чем мужчины.

Однако что-то меня беспокоило.

— Как могло случиться, что они совершенно не удивились нашему появлению, что комнаты для нас уже были приготовлены и даже нагрета вода?

Оуэн в ответ только хмыкнул (видимо, лаконичная манера высказываться заразительна) и, воспользовавшись тем, что я замешкался, первым залез в ванну. Я настаивал на своем.

— Я, конечно, не думаю, что наш визит явился для них неожиданностью, но, чтобы так все приготовить, они должны были знать, когда мы приедем, практически с точностью до минуты. Остается думать, что они готовы к приему гостей в любое время дня и ночи. Это просто верх гостеприимства.

Оуэн не пожелал вразумительно объяснить мне происходящее, если не считать банальностей вроде «всегда готовы ко всему» и попытался сменить тему. Я понимал, что Оуэн что-то скрывает, но он ничего мне больше не сказал, за исключением того, что Мейв — это необычная королева, и я пойму больше, когда встречусь с ней.

Мы смыли с себя дорожную пыль и пропустили по паре стаканов вина, а затем пришли к выводу, что наше самочувствие позволяет перейти к уничтожению цыплят. Этот процесс мы сопроводили выпивкой и теоретическими рассуждениями о наших шансах на успех у женщин, принесших воду. Оуэн был настроен несколько консервативно, напомнив, что мы прибыли сюда не для того, чтобы таскаться за юбками, но я заметил, что эти задачи, в сущности, сходны, в любом случае, я не намерен отвергать любые предложения. Я был совершенно уверен, что он поступит так же. После того как мы покончили с цыплятами, я был готов пойти на разведку, но Оуэн пришел к выводу, что нам лучше оставаться на месте и ждать, когда за нами придут. Оуэн знал о местных обычаях гораздо больше меня, поэтому мы никуда не пошли и решили вздремнуть. Я ощущал приятную тяжесть в желудке и был полон приятных ожиданий. Слава богам, Мейв не велела сразу же нас прикончить, а пребывание в замке становилось все более приятным занятием.