Я позабыл об осторожности, поскольку мне становилось скучно.

— Давай дальше, что же случилось потом? — в нетерпении спросил я.

Он позволил радости, вызванной тем, что аудитория жаждет его слов, несколько исказить ритмику речи. При этом всем своим видом он продемонстрировал некоторое недовольство моими возгласами, но затем все же снисходительно улыбнулся, как бы давая понять, что от меня он другого и не ожидал, и продолжил:

— Уже настала середина ночи, когда Мейв проснулась, обнаружив у горла холодную и острую сталь. В нескольких дюймах от ее лица зловеще ухмылялась физиономия дровосека, а позади маячил его сын. Она открыла было рот, чтобы позвать на помощь, но хозяин дома с силой прижал меч к ее горлу.

— Можешь звать, кого пожелаешь, но это ничего не изменит, — заявил дровосек, — они тебе уже не помогут.

Он отодвинулся, и Мейв увидела своих товарищей, лежавших недвижимо в лужах крови с перерезанными горлами. Все они находились в позах спящих людей, и Мейв поняла, что они были убиты предательски, не имея возможности сражаться. Она села, проклиная дровосека за убийства, поправшие священный обычай гостеприимства.

— Зачем ты сделал это? — спросила она. — Теперь ты очутился вне общества уважаемых людей, вне защиты короля. Все мечи и копья будут направлены на тебя. Мои братья станут требовать у тебя кровавой платы, а заплатить вы сможете только своими жизнями.

— Я совершил это потому, что твой отец отправил меня в ссылку, лишил меня чести и назвал меня трусом, — ответил дровосек.

— Если он это сделал, значит, так оно и есть, — сказала Мейв.

Мужчина толкнул ее на пол.

— Если я таков, значит, мне нечего терять, — проворчал он. — Я прикончил его воинов, а сейчас овладею его дочерью, и мой сын тоже. Если будешь противиться, то умрешь. — Он ухмыльнулся, показывая при свете огня свои черные зубы. Его голос звучал льстиво, как у отравителя, предлагающего испить чашу вина с ядом, при этом нож продолжал оставаться у ее горла. — Покорись, и, может быть, я сохраню тебе жизнь.

— Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, — сказала она. — Ты не смеешь дотрагиваться до меня. Если бы ты попросил о помощи, я могла бы отблагодарить тебя за гостеприимство, несмотря на то что король — мой отец, и изгнал тебя. Вместо этого ты коварно предложил нам кров, а затем зарезал моих друзей и напал на меня. Ты нарушил законы чести и доверия, которые соединяют людей. Ты не мужчина!

Дровосек хмыкнул.

— Не мужчина, да? Ну, это мы еще посмотрим! — Он разорвал на ней рубашку, обнажая груди.

Она не сопротивлялась ему, ничего больше не говорила и вообще не издала ни звука. Прислушиваясь, в надежде на помощь, она почти не ждала ее, поскольку лес, казалось, вымер. Не слышно было даже шума ночных созданий, притихших, будто по мановению волшебной палочки. Она лежала на земле, окруженная мучительной тишиной. Мужчины заставили ее раздвинуть ноги. Сын держал нож у горла, в то время как отец срывал с нее одежду, пока она не оказалось почти голой. Дровосек усмехнулся и спустил свои штаны.

— Ты меня долго не забудешь, — пообещал он.

— И ты меня тоже, — тихо отозвалась она, и что-то в ее голосе и выражении лица заставило младшего из мужчин заколебаться и податься назад.

Он посмотрел на отца с немым вопросом, как бы говоря, что, может быть, не поздно попытаться исправить эту ужасную ошибку. Отец заметил в его глазах нерешительность и захохотал.

— Разве ты не хочешь ее, мальчик? Хорошенько посмотри и скажи мне, что ты ее не хочешь!

Он протянул руку и содрал с нее остатки одежды, царапнув по земле длинными, как у барсука, ногтями. Наступила длительная пауза, во время которой оба мужчины смотрели на нее, лежавшую обнаженной у их ног, беззащитную, но бесстрашную. Молодой человек прижал ладонь к губам, и отец увидел, что в его глазах загорелось желание. Дровосек громко рассмеялся и рявкнул сыну, чтобы тот держал ее.

Сам дровосек наклонился над ней и попытался поцеловать. Она вцепилась зубами в его нижнюю губу. Он отшатнулся от неожиданности и боли, оставив ей кровавый клочок своей плоти.

— Сука!

Ее руки сын удерживал разведенными, когда отец ударил ее по лицу сначала слева, потом справа. Затем он вытер губу рукавом.

— Ладно, тогда обойдемся без поцелуев, — уже спокойно произнес он. — Очень хорошо. Мы сделаем это по-простому.

Он прижал ее бедра коленями и руками, и грубо вошел в нее. При его первом толчке ей удалось подавить в себе крик, рвавшийся из горла, но потом рот все же подвел ее, и она издала единственный пронзительный вопль, который, казалось, заполнил всю хижину болью и заставил сына дровосека подскочить от страха и дернуть рукой, так что его нож уколол ее горло. Из пореза стала медленно капать кровь, образуя лужицу в том месте, где шея соединялась с грудью.

— Что это за странный звук? — заикаясь, произнес он.

— Только волки и лисы поступают так же, — проворчал дровосек. — Прижми ее к полу.

Больше Мейв не проронила ни звука, и они оба кончили. Затем они связали ее на то время, пока избавлялись от трех мертвых тел, а потом вернулись, чтобы снова попользоваться ею. Они привязали ее, распластав на стволе упавшего дерева. На этот раз первым был сын. Он набросился на нее с диким смехом, будто чувство вины заставляло его быть еще хуже. После того как они взяли ее по второму разу, они оставили ее на дереве и распили бутылку вина, потешаясь над ее беспомощностью и обещая оказать ей утром должное внимание. Вдоволь насмеявшись над ее молчанием, они погрузились в пьяный сон.

Оуэн снова сделал паузу. Я толкнул его в плечо, заставив вздрогнуть.

— Что случилось дальше? — спросил я. — Очевидно, что они не убили ее, иначе как бы она сейчас оказалась жива, но что же произошло? Неужели они так просто отпустили ее?

Глаза Оуэна неожиданно расширились, и я повернул голову, чтобы посмотреть, куда же мы едем. Колесница уже готова была столкнуться с почерневшим пнем, и я лихорадочно натянул поводья. Вместо того чтобы столкнуться с пнем, мы отскочили назад. Оуэн полетел в сторону, а я схватил его, чтобы удержать. Он раздраженно вырвался, будто это была не моя рука, а ужалившая его оса, и чуть не свалился за борт, когда колесница попала в грязь на обочине. Меня охватил приступ смеха, но я сразу же замолчал, увидев выражение лица Оуэна. Некоторые люди не обладают чувством юмора, особенно если дело касается их самих.

— Все под контролем, — заверил я Оуэна, но, казалось, мои слова его не очень убедили. — Продолжай!

— Я продолжу только при условии, что ты будешь смотреть, куда мы едем, — дрожащим голосом предупредил он меня, стараясь сохранять достоинство, которое, насколько я мог судить, явно испытало падение с колесницы, несмотря на то, что сам: он не упал.

— Согласен, только продолжай.

Оуэн выглядел серьезным.