продолжать слушать. Еще одну песню, другую песню — что угодно.

Но Таши больше так и не заиграла. А я упустила возможность сбежать.

Я постояла так еще пару секунд, дрожа всем телом. Потом медленно открыла дверь, посмотрела налево, на окно. Придется приподнять сетку для насекомых, но я, наверное, смогу пролезть…

— Не ожидала встретить тебя тут, — сказала Таши. Она стояла в дверях спальни, облокотившись на стену и сложив руки на груди.

— Это уж точно, — проговорила я. — Так что… мне, наверное, пора уходить.

— Не торопись, — ответила она. — Можешь побыть здесь еще немного.

В этот момент меня покинули остатки храбрости.

— Прости, пожалуйста! — воскликнула я. — Если ты отпустишь меня, я никому ничего не расскажу о том, что ты делаешь… о том, что у тебя есть или… чего у тебя нет…

— Алексис, успокойся. Я из-за тебя начинаю нервничать.

Нервничать плохо.

— Выходи оттуда, — скомандовала она, и, развернувшись, пошла по коридору. — Есть хочешь?

Я последовала за ней. Вспомнив о холодильнике, забитом сырым мясом, я почувствовала тошноту.

— Спасибо, но, думаю, нет.

— Извини, у меня тут негде присесть, — сказала она. — Но ты уже и так это знаешь, да?

Я кивнула быстро и абсолютно без достоинства.

— Да. Прости еще раз.

— Да расслабься ты, — сказала Таши и стала обходить вокруг столика. Я сползла на пол и вжалась в стену, и только потом поняла, что она не собирается на меня набрасываться. Она присела на скамеечку перед пианино и небрежно проиграла несколько гамм.

— Я слышала, как ты играешь, — проговорила я. С одной стороны, мне хотелось к ней подлизаться, а с другой — я просто не могла промолчать. — Это было потрясающе.

Она улыбнулась.

— Это Эльфман. Серенада Шизофрана, первая часть. Уже получается примерно так, как я хочу. — Она пробежалась пальцами по клавишам. Казалось, что ноты следуют за ее руками, словно змеи за заклинателем.

— Когда ты начала играть? — осмелилась спросить я.

— Сто шестьдесят семь лет назад, — ответила Таши.

— А-а, — протянула я, как будто это был совершенно обычный ответ.

Она начала наигрывать начало той самой песни.

— Значит… ты знаешь Фаррин? — спросила я.

— Конечно.

Тут меня осенило.

— Было ли совпадением то, что я приняла участие в конкурсе и познакомилась с ней?

Таши одобрительно улыбнулась.

— Я отправила листовку директору твоей школы и предложила, чтобы она отдала ее тебе.

— Предложила каким образом? — Стоило мне задать этот вопрос, и я уже знала, каков будет ответ. — Но… мы же с тобой еще не были знакомы.

Таши таинственно улыбнулась.

— Я о тебе наслышана.

— От кого?.. Я не понимаю.

Она взглянула на меня еще раз. Ее пальцы застыли над клавишами, а в глазах больше не было улыбки. — Я рада, что ты пришла, Алексис. Нам надо поговорить.

Когда Таши говорила, она рассеянно касалась клавиш и наигрывала обрывки песен и мелодий, то и дело добавляя аккорды для выразительности.

— Никогда раньше такого не делала, — сказала она. — Но чувствую, что тебе можно доверять.

Я понятия не имела, чем заслужила ее доверие, но не стала говорить об этом вслух.

— Как ты уже поняла, я отличаюсь от всех вас. Я пришла вместе с книгой. С Аральтом.

Я уставилась на нее.

— Ты та самая цыганка? Которая была с ним, когда он умер?

Та, что забрала его сердце?

Ее губы дернулись в усмешке.

— Можешь называть меня так, если хочешь.

— И это ты… сделала книгу?

— Да, — подтвердила она. — Мне было семнадцать, и я была влюблена, так что я создала эту книгу и объединила энергию Аральта со своей. Я думала, что таким образом мы сможем быть вместе вечно.

— Видимо, ты была права, — проговорила я.

Она взглянула на меня краем глаза.

— Что будет дальше? — спросила я. — Чего Аральт хочет от нас? Как долго это продолжается?

— Осталось немного. Обычно он живет на одном месте от месяца до шести недель. Потом мы проведем выпускную церемонию, и он отправится дальше. А я с ним.

— Обычно? — переспросила я. — Но не в этот раз?

— Не в этот раз, — согласилась она. — Что-то изменилось.

— Что именно?

— Не знаю. Но я… чувствую эту перемену. — Она плавно перешла от одной песни к другой — очень красивой и грустной. — Я люблю Аральта так же сильно, как и раньше. Но он устает от меня. Становится беспокойным. Я ощущаю это. Его охватывает нетерпение.

— Что он хочет сделать?

— Не знаю. Помнишь тот вечер, когда у Адриен-ны сбежала собака? Тогда Аральт выскользнул из-под моего контроля на пару минут. Раньше он никогда этого не делал.

Так значит, наш блестящий герой, наш идеальный мужчина, наш благодетель на самом деле был мерзким монстром?

— Ты можешь все это как-нибудь остановить?

— Я принадлежу ему, Алексис. Я хочу то, чего хочет он. Неважно, хорошее это или плохое. Если он что-то пожелает, его желание становится моим. — Она взглянула на меня. — Со всеми девочками из Солнечного клуба происходит то же самое. Со всеми, кроме одной.

Со всеми, кроме одной? Со всеми, кроме меня.

Потому что к тому моменту, как я принесла Аральту клятву, я уже слишком напортачила, чтобы наслаждаться своей жизнью. От этой мысли мне стало очень грустно.

— Видишь ли, у меня не так много времени, — сказала она.

Что она хотела этим сказать?

— Ты что, умираешь?

На ее лице отразилась грусть.

— Пока что нет.

Я с облегчением откинулась на спинку стула. И тут раздался дверной звонок. Мы обе подскочили на ноги. Таши сделала мне знак рукой.

— Побудь пока здесь.

Я услышала, как она здоровается с кем-то у двери и говорит, что сейчас вернется. Потом она снова прибежала ко мне.

Она схватила меня за руку и потянула за собой по коридору с такой скоростью и с такой силой, каких я от нее не ожидала.

— Что происходит? — спросила я.

Она прижала меня к стене и взглянула в сторону входной двери.

— Извини, Алексис. Оказывается, у меня еще меньше времени, чем я думала.

— Времени на что?

Мы бежали дальше по коридору.

— Прости меня, — проговорила она. С каждой секундой Таши выглядела все более взволнованной. Она то и дело потряхивала головой, как будто пыталась выбить оттуда какую-то картинку.

— Прости меня. Я бы ни за что этого не сделала, но…

Я хотела закричать, но она закрыла мне рот рукой. Ее лицо исказилось так, как будто что-то причиняло ей физическую боль, а потом она подняла на меня глаза.

Ее щеки были покрыты следами от черных слез. Все они слились вместе, и казалось, что кто-то раскрасил ее