ног, затем подходит к столу, наливает что-то в стакан из коричневой бутылки и протягивает, кивнув на кресло.

– Ты выглядишь измотанной. Выпей.

Вэйвэй садится, глотает обжигающую жидкость и заходится кашлем. Капитан поднимает брови:

– Ну как, лучше?

– Лучше, – выдыхает Вэйвэй.

Хотя от напитка ей, наоборот, стало только хуже. Кости все еще ноют. Неужели воздух Запустенья все-таки меняет ее?

Себе капитан не наливает. Она стоит у окна. И Вэйвэй задумывается о том, как редко видела ее сидящей. Словно капитан не может позволить себе разнежиться настолько, чтобы опуститься в кресло.

«Говори же! Давай покончим с этим!»

Вэйвэй испытала бы только облегчение после всех этих тайн. Она заслуживает любого наказания за измену поезду, за воровство.

Капитан резко оборачивается, словно только что приняла решение.

– Надеюсь, ты не сильно пострадала в недавнем происшествии?

Вэйвэй пытается одновременно кивнуть и пожать плечами, но проливает напиток прямо на свою униформу.

– Если я спрошу тебя, кто помог Грею выйти из поезда, ты, конечно, скажешь, что не знаешь. Поэтому не стану оскорблять тебя сомнениями в твоей лояльности.

«В этом рейсе морщины у нее на лбу стали глубже, – думает Вэйвэй. – Скулы заострились, а кожа сделалась тонкой как бумага».

И все же Вэйвэй ощутила на себе силу капитана, когда та запихивала их с Греем в поезд.

Вэйвэй открывает рот и снова закрывает. Прочитать мысли капитана – невыполнимая задача, но она чувствует, что за словами кроется еще что-то. Она должна их понять, уловить их истинное значение. Должна, но не может. Даже будучи совсем маленькой, она уже сознавала, что капитан никогда не обращалась с ней как с ребенком. Но порой Вэйвэй хотелось бы противоположного. Хотелось бы услышать от нее, что все будет хорошо.

Капитан подходит к столу, берет в руки коричневую бутылку, ставит ее в шкаф.

– Компания потребовала, чтобы я подала в отставку, – говорит она.

Вэйвэй сидит тише воды ниже травы, не позволяя себе даже шевельнуться.

– Конечно, я доведу поезд до Москвы, но после этого вам назначат нового капитана. Я бы хотела завершить мою службу в поезде совсем иначе, но… так будет лучше для поезда. Последнее время я руководила вами не слишком хорошо.

У Вэйвэй в ушах стучит кровь.

– Зачем вы мне это говорите?

– Я поделюсь этой новостью с командой в более подходящее время, а тебе рассказываю сейчас, потому что ты имеешь право знать. Потому что ты связана с поездом особым образом, которого… которого, как мне кажется, никто из нас до конца не понимает, – добавляет капитан после паузы.

– Почему же тогда вы не хотите остаться нашим капитаном? – спрашивает Вэйвэй, и голос дрожит, но ей уже все равно. – Вы тоже связаны с поездом, но где вы пропадали? Почему позволили отодвинуть вас в сторону, почему не боролись?

Ей хочется топать ногами, плакать от злости; хочется, чтобы земля вспыхнула яростным пламенем, как Валентинов огонь.

Капитан отворачивается к окну и говорит:

– На этом все.

В каком-то оцепенении, не помня даже, как вышла из каюты капитана, Вэйвэй бредет по коридору назад, к спасительной койке. Она безуспешно пытается привести мысли в порядок. Невозможно представить поезд без капитана, это полная бессмыслица. Она должна рассказать команде – все вместе они заставят компанию отменить отставку, откажутся работать или обратятся в газеты…

Но прежде, чем она успевает додумать эту мысль, доносится звон пряжек и появляются Вороны, словно привлеченные запахом неблагонадежности. Они усаживают Вэйвэй на нижнюю койку, а сами остаются на ногах, поедая ее взглядами. Вроде сюртуки свободней сидят на плечах, а лопатки проступают острее. Она сознает, что это просто результат усталости и тревоги, но все же кажется, что это больше не Вороны и не люди, а жалкое подобие тех и других.

– Мы знаем, что капитан беседовала с вами, мисс Чжан. К сожалению, она не посоветовалась предварительно с нами.

– Мы бы попросили ее не расстраивать вас без необходимости.

Вэйвэй смотрит на них, но не может ничего прочитать по лицам. Не может даже отделить одного от другого, понять, кто из них говорит.

– Я не расстроена, – бормочет она.

– Надеемся, вы отдаете себе отчет, что все сказанное ею должно остаться между нами…

– …Остаться нашим секретом.

– Нам бы не хотелось усложнить положение, раскрыв больше подробностей, чем необходимо. Разумеется, мы высоко ценим Алексея Степановича и его роль в поезде. Один глупый поступок не должен поставить под угрозу его карьеру, и мы уверены, что вы с нами согласны, но если о решении капитана станет известно команде…

– …Если команда решит, что с ней обошлись несправедливо…

– …Тогда нам придется рассказать всю правду.

Вэйвэй пытается справиться с лицом. «Откуда они знают, что это был Алексей?» Но они, разумеется, знают – вина у Алексея на лбу написана, он никогда не мог сравниться с Вэйвэй по части обмана и притворства. К горлу подступает тошнота. Никому нельзя рассказать, ничего нельзя исправить.

Ночью Вэйвэй лежит свернувшись на койке, мечтая провалиться в благословенное забытье. Чтобы наутро все, что ее мучает, растаяло без следа. Чтобы не было больше разговоров об уходе, чтобы поезд снова ехал по главной дороге, а все случившееся на Призрачной дороге обернулось всего лишь дурным сном, шуткой Запустенья. В какой-то момент она ощущает теплую тяжесть Димы, вытянувшего лапы на матрасе, но даже коту, похоже, не удается обрести покой рядом с ней, и он спрыгивает с койки.

Она переложила спрятанные под одеялом образцы на небольшую полку, идущую вдоль стены. Это слово – образцы – она переняла у доктора Грея. Но с ее лишайниковым веером все иначе. Это не образец чего-то там, а веер, он сам по себе, ее собственный. Никто и ничто не сможет отнять его у Вэйвэй. Он находится ближе всего к койке, чтобы можно было, лежа головой на подушке, повернуться набок и увидеть его. Собранных доктором Греем насекомых она засунула подальше и накрыла тканью. Ей не нравится, как они стучат по стеклу передними лапами и как шевелят крохотными усиками, словно пробуя на вкус воздух, пробуя на вкус ее. В одном из полотняных мешочков хранится свернутый в рулон мох густого темно-синего цвета. Он нравится Вэйвэй. Она воображает, что лежит на нем, погружается в прохладу земли.

Она засыпает.

А потом вдруг просыпается и слышит в темноте незнакомый звук, будто что-то стучит по стеклу. Что-то растущее.

Часть пятая. Дни 15–18

Некоторые феномены Запустенья уже изучены и осмыслены, воздействия погодных условий и атмосферного давления вызывают миражи – внезапное появление чего-то похожего на стойбище с флагами над шатрами или на призрачное мерцание Валентинова огня. Другие же наблюдения меняют все, что нам известно о природе. Они вынуждают нас читать Запустенье, как книгу на утраченном языке, как цепочку символов, которые мы даже не надеемся расшифровать.

«Путеводитель по Запустенью для осторожных