зеркале, вон там, – показывает он на одну из ванных комнат первого класса и вскрикивает: – Мне больно!

Вэйвэй понимает, что слишком сильно сжала его руку, и ослабляет хватку.

– Там?

Он виновато кивает.

Секунда колебания, а затем недолго думая Вэйвэй вцепляется мальчику в плечо, подводит его к двери и толкает ее, хотя у самой сжимается живот… От чего? От предчувствия? От страха?

В тишине неожиданно громко капает вода из крана. Пара в комнате нет. Никто не принимает ванну в такое время, хотя воды снова достаточно. Ванна пуста, из нее не поднимается утопленница, вода не льется через край. Вэйвэй испытывает такое разочарование, что сама готова утопиться.

– Никого, – произносит она слишком громко. – Никаких привидений.

Цзинь Тан угрюмо смотрит на нее:

– Она была здесь. Я видел ее в зеркале.

– Ты видел пассажирку, вот и все.

– Нет, привидение!

Вэйвэй благодарна мальчику за упрямство, которое пойдет ей только на пользу. Поэтому она лишь слегка ерошит его волосы, хотя и знает, что ему это не нравится, а потом выпроваживает из ванной.

– Забыл, что тебе нельзя в эту часть поезда? Родители будут беспокоиться, куда ты пропал.

– Они даже не заметят.

Вэйвэй догадывается, что он прав, и решает не говорить о родителях.

– Значит, стюарды заметят и сделают тебя поездной мышью, если и дальше будешь шастать, где не положено.

– Правда? Я смогу работать в поезде? Как ты?

– Ну…

Вэйвэй знает, что мальчик уже воображает себя шагающим по коридорам в униформе. Он даже больше не сутулится.

Они заходят в столовый вагон третьего класса, где их мгновенно обволакивают музыка и танцы.

– Идем в спальный вагон, – говорит Вэйвэй, но слышит возглас Цзинь Тана:

– Вот, смотри!

Вэйвэй оглядывается и видит среди теснящихся вокруг стола пассажиров мать мальчика, снова в добром здравии. Она сидит рядом с мужем, увлеченным игрой в кости. Отец поднимает голову и протягивает руку к сыну.

– Иди сюда, плутишка! – кричит другой игрок. – Может быть, с тобой мне повезет больше.

Мальчика затаскивают в толпу и усаживают на колени к отцу, а мать обнимает обоих.

Вэйвэй отворачивается. Неужели они не знают, что приближается станция «Бдение»? От непрерывного грохота импровизированных барабанов у нее ноют кости. Воздух липкий и приторный. Визгливый смех, звон бьющейся посуды. Стюард третьего класса спорит о чем-то с задиристым крестьянином, Алексей держит в руке стакан с выпивкой. Свет в третьем классе не такой яркий, как в первом, и вся картина тускнеет в полумраке; пассажиры превращаются в тени, силуэт скрипача – словно выцветший контур на стене храма, неподвижное пятно в бурлящей, колышущейся массе. Вэйвэй проскальзывает за тяжелую занавеску и прижимается лбом к стеклу, радуясь хотя бы такой прохладе. Закрывает глаза, и точно так же, как бывало в детстве, мир по другую сторону занавески отдаляется, звуки затихают; даже столь зыбкий барьер спасителен.

Вэйвэй открывает глаза и смотрит в темноту. Обычно стюарды бранили ее, когда она ночью долго стояла у окна. «Это же опасно, – говорили они. – Не глазей так, если не хочешь, чтобы на тебя глазели в ответ». Но Вэйвэй хотела смотреть. Всегда хотела. И теперь она стоит с широко раскрытыми глазами.

Некоторое время спустя размытые фрагменты собираются в ландшафт, который она способна понять. Вот какое-то движение вдалеке. Над силуэтами деревьев поднимаются крылья. «Совы, – думает она. – Летят на охоту».

Ее взгляд переходит с далекого пейзажа на что-то близкое. Блеклые узоры распускаются на внешней стороне стекла, жилки бледной плесени, похожие на следы от соленой воды, начинают расти прямо на глазах. Она отступает назад, натыкается на кого-то и слышит приглушенный возглас удивления.

– Я просто прибиралась, – объясняет Вэйвэй, появляясь под хмельные аплодисменты и крики «Эй, кто еще там прячется?», словно только что исполнила фокус «Волшебное появление девушки из-за занавески».

Осторожно, чтобы пассажиры ничего не увидели, она раздвигает другие занавески и на каждом окне видит тот же рисунок. Вэйвэй прикасается к стеклу. Узор определенно находится с другой стороны, и все же…Она воображает, как умножаются похищенные образцы, воображает чешуйки на стенах, споры в воздухе, множащиеся с каждым мгновением. Пальцы ощущают сквозь стекло, как усиливается низкий гул, и она резко отдергивает руку.

Вэйвэй пробирается к выходу и идет через столовую команды, где все еще едят и играют в кости, дальше, в спальный вагон.

Здесь темно и тихо. Не слышно даже дыхания. Вэйвэй стоит в дверях, наслаждаясь облегчением, которое приходит, когда за тобой никто не наблюдает. Но затем она шагает в вагон и понимает: нет, тишину наполняет что-то еще. Вэйвэй прикладывает руку к стене и снова улавливает за шумом поезда и стуком колес, как что-то растет.

Вэйвэй не останавливается, чтобы заглянуть за занавеску, а идет прямо к койке. Свет ей не нужен, она и так находит дорогу. Забирается по лестнице и протягивает руку к вееру-лишайнику. Но его нет.

Она замирает. Глаза приспосабливаются к темноте, и Вэйвэй видит узор на стене, теперь уже не с наружной стороны окна, а внутри. Видит, как лишайник расползается серебристо-голубыми чешуйками по потолку. А на дальнем краю койки шевелится съежившаяся фигура.

– Воровка! – шипит Елена.

Эдем

– Новый Эдем, – говорит доктор Грей.

Его только что выпустили из карантина. Похоже, он не брился несколько дней; воротник рубашки темный от пота. В голосе слышна дрожь, которой Мария раньше не замечала, и ей сразу приходят на ум проповедники, что возвещают в Петербургском порту о грядущем мире.

– Вот что мы создаем! Новый Эдем! Он совершеннее и чудеснее, он полон жизни и…

– И змей?

Под одобрительный смех Гийом берет бокал и жестом велит стюарду наполнить его. Генри Грей остается невозмутим. Он весь вечер витийствовал для каждого, кто желал его слушать; он снова и снова с евангелическим пылом возвращался к своим хрустальным замкам.

Позади Марии Софи Лафонтен рисует в альбоме.

– Очень красиво! – восхищается Мария, глядя на выразительные серые очертания берез, появляющиеся из-под руки художницы. – Так и хочется дотронуться до коры этих деревьев.

Софи улыбается.

– Может быть, я подарю рисунок доктору Грею, – говорит она. – Хотя, боюсь, это лишь бледное подобие его Эдема.

Она чуть наклоняет лист. Под ним показывается другой, и Мария замечает изображение девушки в дверном проеме. Всего несколько карандашных штрихов, но Софи удалось создать ощущение движения, жизни. Трудно сказать почему, но Марии вдруг становится не по себе. Возможно, дело в том, что лицо на рисунке размыто, однако возникает полная иллюзия, будто девушка наблюдает за тобой.

Софи поспешно накрывает рисунок.

– Это пассажирка? – спрашивает Мария.

– Наверное, из третьего класса, – отвечает Софи и продолжает, понизив голос: – Вы, должно быть, сочтете меня глупой, и я сама понимаю, что мне недостает навыков, но я никак не могу уловить черты ее лица, хотя видела эту девушку несколько раз за время путешествия.

Она перелистывает страницы альбома, и Мария видит на них одну и