протяжная и заливистая трель свистка. Городовой бежал, тяжело топая сапогами.

Кеха и Капитон оцепенели.

— В карманах посмотрите! Записи! — шепотом крикнул Петр, все еще ощущая тошноту и гудящую пустоту в голове.

Капитон опустился на колено, выдернул из пиджака провокатора записную книжку.

— Уходим! — скомандовал Петр, начиная приходить в себя.

12

Степка Зыков, которому вчера заглянувший на огонек пристав шепнул по секрету, что объездчик Ярцев винит в смерти Татаркина именно его, Степку, подначивал мужиков:

— Робяты, че ж мы смотрим? Неужто не смогем его выкурить оттедова?

Крестьяне, мрачнея от собственной решимости, угрюмо и сторожко продвигались к кордону, окруженному высоким, сложенным из ядреных лесин, заплотом. Ноги увязали, и мужики, медленно вытягивая пимы из снега, подходили все ближе и ближе.

Привязанные к деревьям лошади, тревожась от тишины, наступившей после криков и брани, прядали ушами, всхрапывали, перебирали ногами. Из-за заплота вынырнула голова объездчика Ярцева.

Мужики замерли.

Над бревнами показался ствол берданки. Вращая глазами, Ярцев крикнул:

— Последний раз говорю, не суйтесь! Поубиваю!

Игнат Вихров, который стоял шагах в десяти от изгороди, мрачно бросил:

— О себе подумай. Жить-то всего ничего осталось, а туды же… «Поубиваю»!..

Объездчик вскинул винтовку, прижал приклад к скуле. Яростно закусив ус, прищурился, с тихой угрозой произнес:

— Остерегись, Игнат. Тебе первому и размозжу башку.

Расстояние было слишком мало, чтобы Вихров не понимал нависшей опасности. Но он подавил расползающуюся по телу слабость, пренебрежительно хмыкнул в черную бороду:

— Попади ишшо, потом хвастай.

Он внезапно насторожился, вытянул шею, довольно усмехнулся:

— Глянь-ка, Флегонтыч! Кто энто у тебя по двору шастат?!

Решив, что кому-то из мужиков незаметно для него удалось проникнуть на кордон, Ярцев резко обернулся. Сутунок под его ногами перевернулся, и объездчик, взмахнув руками, словно утопающий, вместе с винтовкой мгновенно исчез из виду.

Мужики переглянулись. Потом, разгадав уловку односельчанина, загоготали. Метнувшись к заплоту большими прыжками, Игнат на бегу прокричал:

— Не робей! Щас мы его!

Рыжий Аверкий Бодунов скинул шапку, крепко ругнулся, подбадривая себя, и бросился за Игнатом. Крестьяне со всех сторон облепили изгородь.

— У, падла кабинетская!

— Захапали лес, таперя расчет держи!

— Бей лихоимца!

— Ишь, пужать удумал!

— Бей гадюку!

Степка Зыков тоже сделал несколько шагов вперед, визгливо заорал:

— Поднавались, мужики!

Ухватившись за верхнее бревно, Вихров хотел было перекинуть тело через заплот, но люто взвыл и свалился в снег.

— По пальцам, мразь, норовит!

Он замотал в воздухе разбитыми пальцами, закрутился на месте, с размаху сунул их в снег.

— Радуйся, что не по башке! — снова показываясь над изгородью, злорадно отозвался Ярцев.

Выстрелив в воздух, он завопил:

— Отойдь! Поубиваю!

И хотя все ждали этого, выстрел прозвучал неожиданно. Каждому показалось, что стреляют именно в него. Теряя рукавицы и шапки, крестьяне откатились к лесу, сгрудились.

— Эге, как он нас! — выглядывая из-за дерева, хихикнул Степка Зыков.

Вихров, угрюмо баюкая раздробленные пальцы, процедил:

— Кончать его надо, робяты.

— Эй, мужики! — окликнул Ярцев. — Вспомнили Егорку Косточкина? А?

Глянув в сторону кордона, Аверкий утер нос рукавом полушубка:

— Сейчас сам вспомнишь, ублюдок!

Вихров поднял глаза:

— Хорош лаяться! Бери лучше мою бердану, в дровнях она, под соломой.

Аверкий кивнул, побежал к саням. Вернулся повеселевший.

— Слышь, порт-артурец! — обратился он к Гошке Фатееву. — Как вас там японец выкуривал?

Фатеев пятерней взлохматил кудлатую голову, раздумчиво ответил:

— Тут надоть одним палить, чтоб полесовщик высунуться не мог, а другим, стал быть, на приступ… Ворота рубить надоть.

Чтобы не оказаться в числе тех, кому придется бежать по открытому пространству, Степка проворно вытянул из дровней укрытую рогожей винтовку, уложил ствол на удобный сучок, выстрелил. Защелкали ружья других мужиков.

Чья-то пуля вспучила кромку бревна рядом с головой объездчика, и он был вынужден пригнуться. Но не успели мужики приблизиться к воротам, как Ярцев высунулся совсем в другом месте и ответным выстрелом снял шапку с бегущего впереди всех Вихрова Уже из-за забора крикнул:

— Ну как, Игнат, цела башка?

Ворота кордона затрещали под ударами топоров и навалившихся человеческих тел. Перекрывая треск, шум, гвалт, раздался густой бас, не раз прежде приводивший мужиков в трепет поучительными рассказами об участи грешников на том свете. Мужики разом оглянулись. К кордону на полном скаку верхом мчался сотниковский священник.

— Остановитесь, рабы Божьи!!! — во всю мощь легких призывал отец Фока.

— Батюшка?! — озадаченно выпучился Василий Птицын, и топор в его руке опустился.

— Че энто он? — протяжно удивился Сидор Мышков.

— Попа принесла нелегкая! — с досадой сплюнул Вихров.

Спрыгнув с коня, священник побежал к воротам. Мужики, не очень дружелюбно поглядывая на него, нехотя расступились. Отец Фока обернулся к ним, простер руки:

— Дети мои! Что же вы делаете? Неужели Всевышний даровал вам жизнь, чтобы подняли вы длань свою на ближнего своя? Искушение сатанинское овладело вами! Лишило разума! Нет греха боле тяжкого, чем желать погибели ближнему своему!

Игнат Вихров насупился:

— Ты бы, батюшка, того… Шел бы отседова, Христа ради…

. Гневно сверкнув глазами, отец Фока прогудел:

— Уста твои, раб Божий Игнат, извергают непонятное мне! Во грехе упорствуешь!

Встретившись с ним взглядом, Игнат почувствовал, что начинает колебаться, и, с раздражением слыша в своем голосе отсутствие уверенности, буркнул:

— Не мешай, батюшка.

Подоспевший Аверкий громко сказал:

— Слышь, батюшка! Не дело затеял. Ить так по запарке и тебя могем уханькать!

— Нечаянно! — язвительно поддакнул кто-то из мужиков.

Красивое, а сейчас ставшее грозным лицо священника пылало праведным негодованием, но крестьяне же справились с оторопью. Рыжий Аверкий обогнул отца Фоку и с коротким смешком вогнал топор в хрястнувшие под ударом доски. Священник подскочил, вырвал топор и зашвырнул его далеко в сугроб.

— Уйди от греха, — прошелестел Аверкий, сжимая кулаки. Вихров шагнул к попу:

— Не стой костью в горле. Все одно Ярцева кончим. Священник побледнел, раскинул руки:

— Ненависть вам глаза застит! Не допущу!

— Экая помеха, — хмыкнул все тот же язвительный голос.

Отец Фока медленно отступил к воротам, прижался к ним спиной. С отчаянной решимостью воскликнул:

— Если вы хотите убить объездчика, убейте сначала меня! Если думаете сжечь кордон — я войду в него и там сгорю!

Вихров угрюмо пошутил:

— Че нам тебя убивать? Живи пока.

Никто не рассмеялся, только опять послышалось язвительное:

— Ему лавры мученика спать не дают.

— Едет кто-то! — вглядываясь в мелькающую за соснами кошевку, настороженно сообщил Аверкий.