за листовками уже три дня никто не приходит.

Ольхов не выдержал:

— Ирина!

— В чем-то она права, — остановил Бориса Ашбель. — Время действительно нелегкое. Но вы, Ирина, должны понять — мы не на время! Мы навсегда! — И покачал головой: — Придет время, Ирина, вы этот час вспомните со смехом. А сейчас простите… Нам надо закончить дело.

Ирина всхлипнула:

— И вы меня простите… Все так страшно… Подать ничего не могу… Устала.

Борис достал из буфета пузырек с бромом, накапал в чашку, подал Ирине.

— Пойди в спальню, поспи, — предложил он. — А мы скоро закончим.

И полез вслед за Ашбелем в подвал.

Стопка листовок росла. Работали молча. Коптит лампа, пахло краской и керосином. Ашбель вдруг сказал:

— Борис, есть у меня кое-какие сбережения…

— Перестань! — отрезал Ольхов. — Я не собираюсь жить на сбережения друзей.

Вновь молчание установилось в подвале. Наконец Ашбель глянул на мирно тикающие ходики:

— Ой, Борис! А ведь и спать, пожалуй, пора. Опять от Ирины нагоняй получим…

Борис рассмеялся, но неуверенно. Уже поднимаясь по лестнице, спросил негромко:

— Александр! А если за листовками правда никто не придет?

Ашбель усмехнулся:

— Не придумывай.

И, гася лампу, добавил:

— Придут обязательно. Помни это. Не сегодня, так завтра придут. Листовки наши теперь людям как хлеб нужны!

5

Мороз стоял не очень крепкий, но по стиснутой сугробами Болдыревской улице несло поземку. Когда унтер-офицер Мышанкин добрел до почтово-телеграфной конторы, лицо у него побагровело, как у наплакавшегося младенца.

Сбив снег с воротника, повесив трость на сгиб локтя, Мышанкин неторопливо поднялся на второй этаж, громко притопывая промерзшими башмаками. Перед открытой дверью сортировки он остановился и негромко позвал:

— Господин Сырцов!

Узкоплечий, начинающий лысеть молодой человек, сидевший за столом, обернулся. Прежде чем выйти, он незаметно сунул в карман конверт, извлеченный из стола.

В коридоре унтер-офицер взял молодого человека под руку:

— Спасибо, что позвонили, господин Сырцов.

— Все же зря вы сюда пришли… Неровен час…

— Ну, ну, господин. Сырцов! Я все же не в полицейской форме, правда?

И спросил быстро:

— Письмецо Рыжикова при вас?

Сырцов снова покосился на открытую дверь:

— Нам лучше пройти на лестницу.

— А чего ж… Пройдемте… Увидит кто, ничего дурного не подумает… Ну встретились на лестнице двое… Правильно предложили, господин Сырцов. Письмо с сегодняшней почтой пришло?

— Да, с сегодняшней. Как увидел, так и позвонил вам.

— Кому адресовано?

Вынув конверт, Сырцов сунул его унтер-офицеру:

— Можете взглянуть… Анне Ладжевской…

— Ладжевская… Ладжевская… — покрутил конверт в руке Мышанкин. — Ну как же, как же! Это же городская акушерка!

Сырцов нехотя подтвердил:

— Кажется.

— Занятно, — пробормотал Мышанкин, разглядывая конверт. — А еще занятнее заглянуть в текст…

— Простите! — возразил Сырцов обеспокоенно. — О таком у нас уговору не было.

— Уговору? — удивился унтер-офицер. — Вам что, неинтересно узнать, что пишет из Любовичей в забытый Богом Новониколаевск некий государственный преступник Дмитрий Рыжиков?

— Верните письмо! — почти выкрикнул Сырцов.

— А вот шуметь не надо, господин Сырцов, — ухмыльнулся Мышанкин. — Сослуживцы могут услышать… А то и, не дай бог, начальство… За перлюстрацию-то чужих писем сами знаете, что полагается…

— Отдайте письмо! — прошипел Сырцов, быстро оглядываясь по сторонам. — Что за шуточки вы затеяли?

Мышанкин враз посуровел:

— Подбирайте слова, милостивый государь! Это у вас, а не у меня из кармана при свидетелях прокламации изъяли!

— Мне их подсунули!

— Так все говорят, — опять ухмыльнулся Мышанкин. — К тому же это вы, а не я участвовали в антиправительственной стачке.

— Но позвольте! Я всего лишь как все.

— Вот как все и поедете в Томский тюремный замок? Хотите?

— Не хочу.

— Правильно, — оценил его слова Мышанкин и опустил письмо в карман.

— Но позвольте, — опять запротестовал Сырцов. — Зачем уносить письмо. Если хотите, я сам вам его вскрою.

— Вижу, вижу, имеете кое-какой опыт, — многозначительно хмыкнул унтер-офицер. — Но лучше, если этим займется ведомство, в котором я служу. Ясно? Завтра письмо будет доставлено вам в целости и сохранности, тогда и отправите его по назначению.

Сырцов сломленно кивнул:

— Только, ради бога, доставьте.

— Но, знаете ли, — улыбнулся Мышанкин чуть ли не ласково, — есть у меня еще две маленькие просьбицы…

— Слушаю.

— Одна, значит, так, пустяк… Ну, сами понимаете об интересе нашем к особе Дмитрия Рыжикова в вашей конторе знать не должны. Ясно?

Сырцов кивнул.

— А во-вторых, значит, есть у вас уборщица Татьяна Белова… Так вот, если к ней заявится молодой человек приятной наружности, хотя и чуть хмуроватый с виду, незамедлительно сообщите мне. Роста он выше среднего, крепко сложен, темный блондин, лицо круглое, опушенное светлой бородкой… Бородки, впрочем, может и не быть… А из особых примет — шрамик, рассекающий правую бровь… Запоминается?

— Как с фотографии, — уныло согласился Сырцов. — Только я все же не понимаю…

— А и не требуется понимать! Не требуется от вас этого! — ласково оборвал его Мышанкин. — И без того вы много делаете. Но вот если этот молодой человек появится в конторе, очень советую сообщить мне и задержать до моего появления.

Татьяна Белова наконец вышла на работу. Болезнь отняла у нее много сил. Вымыв полы, она почувствовала слабость и сердцебиение. Опустившись на табурет, она замерла в своей каморке под лестницей. Прозрачные и темные полосы, перемежаясь, плавали перед глазами. Вдруг вспомнила почему-то отца, потом Андрея Кунгурова… Забылась совсем, потому и не сразу расслышала приглушенные голоса на лестнице…

Вдруг до нее дошло: это же о Петре говорят! Это его кто-то собирается задержать при первом появлении!

Заскрипели ступеньки.

Поняв, что каморку ее могут проверить, Татьяна бесшумно метнулась к двери и что есть силы вцепилась в холодную дверную ручку. Шаги и правда остановились перед каморкой. Ручку подергали и отпустили.

Мышанкин, успокоенный, отправился к Леонтовичу.

Прочтя вскрытое письмо, в котором Рыжиков сообщал день своего приезда в Новониколаевск, ротмистр улыбнулся:

— Шерше да фам.

Мышанкин вытянулся.

— Письмо передайте ротмистру Жихареву, — приказал Леонтович. — Этот Рыжиков разыскивается обской жандармской полицией… А вы, Мышанкин…

— Слушаюсь!

— Вы, Мышанкин, загляните утром к кассиру. Хорошую службу, следует хорошо оплачивать.

— Премного благодарен!

Щелкнув каблуками, довольный Мышанкин повернулся и вышел из кабинета.

6

Сославшись на болезнь и необходимость посетить доктора, Татьяна отпросилась у начальника почтово-телеграфной конторы и, не чуя под собой ног, бросилась бежать.

— Так нету его, милая, в депо Евдоким Савельич, — развела руками жена