на 2,5 дюйма между двумя листами прозрачного пластика. Обе его стороны покрыты не слишком легко читаемыми письменами, часть из них еще можно различить:

«…Боже Небесный… сохранит от меча в битве… укроет покровом Своим и возьмет под крыло Свое… защитит от страха перед ужасами ночи, стрелами летящими и демонами полуночи… пусть не затронет тебя зло, а тело твое раны; ангелам Его будет велено хранить тебя на всех путях твоих; они поднимут тебя на руках своих, когда… наступишь ли ты на гадюку, на василиска[59] или на гадов ползучих… если ты воззовешь ко Мне именем Моим, я услышу тебя… и возвышу тебя на протяжении дней твоих…»

Капитан Коньков попросил направить его отряд в любое место боевых действий, кроме направления на Каменскую, поскольку ни он сам, ни лейтенант Краснов, ни я не хотели стрелять в своих бывших подчиненных из Гвардейской батареи. Выполнить его просьбу оказалось несложно, так как главная опасность в данный момент исходила от Дебальцева и шахтерских районов к западу от него – оттуда, где передовой отряд красногвардейцев занял станцию Гуково и угрожал теперь железнодорожному узлу Зверево и тыловым позициям остатков партизан Чернецова, удержавшихся в северной части района Лихая – Каменская (см. карту Д). После разгрома отряда давление на них уменьшилось. Как мы узнали позже, операция против капитана Чернецова и его зверское убийство Подтелковым потрясло многих казаков, которые поначалу были настроены пробольшевистски. В большинстве своем такие казаки разошлись по домам и оставили красногвардейцев сражаться в одиночестве. В частности, наша лейб-гвардии Казачья батарея перестала существовать как воинская часть сразу же после бегства Суворова.

В ту же ночь мы прибыли в Зверево и подготовились поддерживать своих артиллерийским огнем; с рассветом эскадрон Новочеркасского кавалерийского училища собирался атаковать Гуково. Мы должны были вести стрельбу из своих полевых орудий с открытых грузовых железнодорожных платформ, на которых они были установлены. Мы занимались этим уже три недели боев, в течение которых нам ни разу не пришлось даже вывести лошадей из вагонов. На этот раз, однако, нам вообще не пришлось стрелять. Незадолго до рассвета спешенные юнкера захватили станцию Гуково внезапной атакой. Так что нам оставалось только развести пары и подойти к станционной платформе, которая вся была завалена неприятельскими трупами и представляла собой малоприятное зрелище.

К нашему удивлению, все трупы были одеты в форму австро-венгерской армии. Оказалось, что этот красный отряд был сформирован из военнопленных, многие из которых встали на сторону большевиков и образовали несколько так называемых интернациональных батальонов. Нам показалось знаменательным, что эти интернациональные отряды стояли на острие красного наступления. В то время бытовало мнение, что делалось это по секретному приказу австро-германского Генерального штаба, чтобы не дать какой-нибудь иной силе, стоящей за выполнение союзнических обязательств, опрокинуть большевиков и продолжить участие России в войне против держав оси. В тот момент я был совершенно уверен, что разгромленный на станции отряд – регулярная воинская часть. Два убитых офицера были при боевых наградах, почти у всех солдат на фуражках были приколоты значки боевых кампаний – за Исонзо и тому подобные. К несчастью, допросить было некого – в живых никого не осталось. Гражданская война в России набирала ход и приобретала все более дикий характер.

На следующий день мне довелось увидеть еще одно тому подтверждение. Один из пехотинцев вел мимо нашего состава пленника-красногвардейца, взятого в передовом патруле, – это был молодой парень довольно жалкого вида. Вдруг один из наших молодых добровольцев выскочил из вагона, метнулся к пленнику и приставил к его голове дуло пистолета. Он повторял раз за разом с искаженным от ненависти лицом: «Вот видишь?.. Вот видишь?» Прежде чем кто-нибудь успел помешать ему, он нажал курок и пулей вышиб пленнику мозги. Оказалось, что незадолго до этого он нашел изуродованное тело своего дяди, начальника станции, которого красные убили за сотрудничество с белыми. Племянник жаждал мести. Так и шло – одна жестокость влекла за собой другую, вызывая то, что сегодня, вероятно, назвали бы «эскалацией» взаимного террора.

Неожиданное произошло в тот момент, когда наши составы с орудийными платформами капитана Конькова в голове медленно выползали со станции Гуково на запад. Наш состав был остановлен винтовочным и пулеметным огнем из неглубокой искусственной выемки, вдоль которой железнодорожные пути, изгибаясь, проходили сквозь невысокий холм впереди. Коньков дал нам дистанцию стрельбы и интервал задержки для взрывателя. Я прицелился из своего полевого орудия прямой наводкой и три или четыре раза выстрелил. Снаряды разорвались в выемке и заставили уцелевших красногвардейцев из красного аванпоста отступить; вывести из строя пути они не успели. Состав двинулся дальше, и я впервые увидел тела людей, убитых выстрелами из моего орудия.

Вскоре мы заняли без сопротивления следующую станцию, Провалье, и провели там ночь.

На следующее утро мы двинулись дальше, но вынуждены были остановиться перед следующей станцией, Должанском. Наш конный патруль доложил, что перед станцией развернута красная пехота. Мы остановили состав, в голове которого по-прежнему шли наши орудийные платформы, в 400 ярдах позади невысокой гряды, с которой просматривался весь Должанск. Около 150 пехотинцев – все наши силы – выгрузились из вагонов и двинулись через гребень гряды. Их встретил плотный винтовочный и пулеметный огонь.

Зиновий Краснов пошел в атаку вместе с пехотой; он нес полевой телефон, а один из наших людей быстро прокладывал по земле соединительный кабель. Мы начали стрелять через гребень, а Зиновий корректировал огонь. Несмотря на это, красные – несколько сотен добровольцев-рабочих с ближайших угольных шахт – продолжали удерживать позиции перед Должанском.

Вскоре одновременно на левом и правом наших флангах вдали появились пехотные шеренги красных. Нас полностью обошли, и пехоте было приказано как можно скорее отходить обратно к поездам. Красные перед Должанском, который мы до этого атаковали, тут же развернулись и нажали в тыл нашей отступающей пехоте – мы поняли это по все убывающей дистанции стрельбы, которую передавал нам по телефону лейтенант Краснов. Вскоре он вместе с последними нашими пехотинцами вынужден был отойти за гребень. Некоторое время после этого мы вели огонь вслепую, но вскоре первые шеренги красных появились на гребне, и мы повели огонь прямой наводкой.

У наших трехдюймовых орудий, стоявших на вооружении русской армии, были очень хорошие оптические прицелы с перископическими устройствами. Они позволяли прицеливаться, не показываясь из-за стальных щитов, которые надежно защищали артиллеристов от фронтального огня. Прицелы эти давали значительное увеличение. Я, например, ясно видел в прицел, как один из первых красных солдат поднялся на гребень и остановился там,