вынужден был отойти к Персияновке, первой станции к северу от Новочеркасска. Чтобы остановить или хотя бы замедлить продвижение красных, был издан приказ о контратаке. Осуществить ее предлагалось силами пешей сотни партизан полковника Семилетова при нашей артиллерийской поддержке.

Наши составы подошли на прямую видимость к селу у следующей станции; кажется, это была Каменоломня. Село удерживали красные.

Наша пехота выгрузилась из составов, развернулась и двинулась по глубокому снегу впереди нас тремя или четырьмя линиями атаки по обе стороны железнодорожных путей. Вскоре после этого в порядках пехоты начали взлетать вверх фонтаны снега и замерзшей земли от взрывов бризантных снарядов красных. Судя по размеру фонтанов, стреляли по крайней мере 4,8-дюймовые, а возможно, даже 6-дюймовые гаубицы.

Внезапно мы увидели вспышки их выстрелов. У красных хватило наглости вести огонь с «открытой» позиции. Возможно, к этому их вынудило отсутствие полевых телефонов. Так или иначе, но я ясно видел в свой оптический прицел две их стоящие бок о бок гаубицы, ведущие непрерывный огонь по нашей пехоте.

По какой-то причине, которую я уже не помню, наше второе орудие в тот день не могло стрелять. Были и еще две проблемы. Во-первых, у нас закончились бризантные снаряды и осталась только противопехотная шрапнель, свинцовые шарики-пули которой не могли пробить защитные стальные щиты гаубиц; во-вторых, вражеские орудия располагались на некотором расстоянии влево от железной дороги, и это заметно ухудшало нашу скорострельность из-за примитивности станков, на которых были установлены наши орудия. Их сошники, которые в обычных обстоятельствах вдавливались в землю и передавали ей после выстрела энергию отдачи, на платформе упирались в деревянную шпалу, уложенную поперек и прикрепленную к настилу. До тех пор пока мы стреляли строго вперед, все работало нормально, но если нам нужно было стрелять под углом вбок, то стальной сошник лафета опирался на шпалу только одним краем. При выстреле возникала пара сил – то есть вращающий момент вокруг вертикальной оси; колеса орудия соскальзывали вбок, и после каждого выстрела нужно было заново настраивать прицел.

Капитан Коньков оценивал дальность стрельбы и необходимую задержку взрывателя: дальность 110, трубка (взрыватель) 110[60]. Этот первый выстрел дал недолет, зато после второго выстрела (дальность 120, трубка 120) силуэты обеих гаубиц ясно проступили на фоне взрыва. Снаряд взорвался позади них, но в неприятной близости, и красные сразу же перенесли огонь с нашей пехоты на нас. Коньков убавил вилку наполовину: «дальность 115, трубка 115». Недолет. «Дальность 118, трубка 118» – опять недолет. Коньков чуть прибавил задержку взрывателя – «дальность 118, трубка 119» – и тем самым заставил шрапнель взорваться почти на уровне земли совсем близко к щитам гаубиц. Еще один недолет, но следующим, пятым выстрелом ему удалось накрыть батарею. «Беглый огонь!» – что было силы закричал капитан.

Но после каждого выстрела колеса нашего орудия уходили вбок почти на фут – и это на открытой железнодорожной платформе, покрытой слоем льда. Нам каждый раз приходилось хвататься за оба колеса и на мой счет «Раз, два, три!» раз за разом тянуть орудие обратно. За три-четыре таких рывка тяжелое трехдюймовое орудие удавалось вернуть примерно на прежнее место. После этого полковник-снабженец при помощи металлической трубы на конце хобота лафета – правила – грубо подправлял направление, ориентируясь по моей вытянутой назад правой руке; я в это время смотрел в оптический прицел. Дальше уже я сам осуществлял точную наводку при помощи небольшого ручного штурвала на орудийном станке.

К несчастью, эта неизбежная процедура очень замедляла нашу стрельбу, и красные, в свою очередь, вскоре сумели взять нас в вилку.

Примерно такой же поезд, как наш, под командованием полковника Николая Упорникова попытался помочь нам; он развел пары и двинулся вперед по правому пути – мы были на левом. Однако как раз в тот момент, когда второй поезд проходил мимо нашей платформы, случайный снаряд снес кусок крыши с его вагона с боеприпасами, и Упорникову пришлось спешно отойти.

Нам совсем не хотелось выходить из-под прикрытия орудийного щита и вручную выправлять орудие, в то время как в ушах непрерывно стоял свист летящих снарядов и близкие взрывы. Тем не менее весь мой расчет работал прекрасно.

Затем, как только мы после очередной поправки вновь заняли свои места у орудия, прямо напротив нас в канаве у основания невысокой железнодорожной насыпи взорвался гаубичный снаряд. Нас всех осыпало дождем из комьев снега и смерзшейся земли. Я, как обычно, подал сигнал правильному, но никакой реакции не последовало; я оглянулся и увидел, что полковник-снабженец лежит на платформе, скорчившись и закрыв голову руками, с выражением крайнего ужаса на лице.

Зная, что он не ранен, я прикрикнул на него и приказал вернуться на пост – он не отреагировал. Я пнул его пониже спины. Когда и это не помогло, я взял лежавшую на платформе кирку и воспользовался ею как рычагом, так что острый ее конец давил на него снизу вверх. Это заставило его сесть, но мне пришлось приставить пистолет к его виску и пригрозить разнести ему мозги, прежде чем он поднялся и вновь приступил к исполнению своих обязанностей у лафета.

Наверное, нам удалось сделать не больше десяти выстрелов по красным гаубицам, после того как мы получили точную дистанцию стрельбы; при этом их снаряды все время летели в нас и взрывались неподалеку. Удивительно, но ни один из нас не был ранен, хотя деревянные части нашей платформы и соседних вагонов были густо покрыты рваными следами снарядных осколков. В какой-то момент я неожиданно осознал, что над головой больше не свистят летящие снаряды. В прицел мне удалось разглядеть черные точки на снегу позади гаубиц – это неслись прочь красные артиллеристы. Капитан Коньков тоже разглядел пушкарей в полевой бинокль и чуть увеличил дальность стрельбы, чтобы немного поторопить их. Затем он приказал нам прекратить стрельбу. Ни одну сигарету ни до, ни после этого я не курил с таким наслаждением, как в тот момент.

Наша пехота стремительно подходила, и вскоре село, на краю которого стояли две брошенные гаубицы, было взято. Затем к красным подошли подкрепления и вынудили наших отойти, но они сняли и принесли с собой оптические прицелы и замки от брошенных гаубиц.

Должно быть, множество фронтовых лейтенантов мечтали пнуть как следует полковника-снабженца, но я был не слишком доволен, хотя мне и довелось сделать это. На обратном пути в Персияновку он отрешенно сидел в углу вагона; судя по внешнему виду, ему было очень стыдно, хотя о самом происшествии никто не сказал ни слова. На