встав на одно колено; в левой руке он держал винтовку, а правой махал тем, кто подходил сзади. Быстрый поворот орудия при помощи двух маховиков – и он уже в перекрестье моего прицела. Еще через несколько секунд – белое облачко шрапнельного разрыва прямо перед ним; когда дым разошелся, ничто там уже не двигалось.

Оба наши орудия непрерывно стреляли по гребню, чтобы хоть немного прикрыть пехоту и дать ей возможность отойти, но мы были не в состоянии остановить шквал винтовочного огня с гребня. Можно было только благодарить судьбу за высокое качество стали, из которой был изготовлен щиток нашего орудия, – многочисленные пули, попадая в щиток, оставляли на нем отметины, но не пробивали насквозь. Только один человек в моем расчете – шестнадцатилетний мальчик – был легко ранен в руку пулей на излете; красные уже приближались к нам с левого фланга.

Пехота наша, однако, несла тяжелые потери; пока люди смогли быстрым шагом или бегом добраться до стоявших позади составов, мы потеряли больше половины. Случайно отведя взгляд от прицела, я увидел, как был убит пулей молодой офицер, пробегавший справа от нас ярдах в двадцати. Он перегнулся пополам, и его безвольное тело по инерции сделало сальто и только потом остановилось на склоне и замерло.

Всего в нескольких футах от меня был сражен пулей и капитан Иван Фолимонов с нашей Гвардейской батареи – тот самый, кто сменил меня в качестве командира запасной части батареи в Павловске. Орудийный огонь батареи под его командованием сыграл решающую роль в подавлении большевистского восстания против правительства Керенского в июле 1917 г. в Петрограде. Теперь он служил добровольцем-рядовым в пехоте; проходя мимо нашей орудийной платформы, он приостановился на мгновение, и в этот момент в него ударила пуля. Он вскрикнул, но сумел без посторонней помощи забраться на платформу, поэтому сначала я решил, что ранение не слишком серьезное. Но лицо его быстро посерело и приобрело пепельный оттенок. Он без сил растянулся на платформе позади нашего орудия. Рана была в живот, и Фолимонов умер через два дня в госпитале.

Бой под Должанском подтвердил то, что показало еще три месяца назад дело под Пулковом: отряды Красной гвардии, составленные из добровольцев-рабочих, очень неплохо сражались; при заметном численном преимуществе с их стороны разбить их в поле было невозможно. На протяжении следующих нескольких недель у них на нашем участке фронта действительно было численное преимущество, так что мы в своих действиях начиная с этого момента стремились в основном уходить от непосредственных столкновений.

От Должанска мы отступили через Провалье обратно в Гуково, подорвав по пути несколько мостов. Там наши войска получили подкрепление, но и красные тоже – у них появился настоящий бронепоезд с полевыми орудиями в поворотных стальных башнях; эти орудия могли стрелять практически под любым углом к направлению железнодорожных путей. Наши полевые орудия, наспех установленные на открытых грузовых платформах, не позволяли нам выйти на поединок с бронепоездом и стрелять прямой наводкой. Все, что мы могли, – это попытаться расстрелять его, стоя на путях позади каких-то ангаров станции Гуково; лейтенант Краснов направлял наш огонь по телефону с водокачки. Но из этого ничего не вышло. Мы не успели еще нанести бронепоезду никаких повреждений, как справа от моей платформы, совсем рядом, взорвалась шрапнель – очевидно, случайное попадание. Все телефонисты, сидевшие как раз в этом месте, были убиты, а их аппараты разбиты; кроме того, был убит замковый из моего орудийного расчета.

Вскоре после этого пришли известие о том, что наши силы оставили Лихую и готовы под давлением красных с севера оставить Зверево. Чтобы нас не отрезали от основных сил, нам пришлось спешно уехать обратно на восток, в Зверево, и присоединиться там к прочим партизанским силам в их постепенном отходе на юг.

Мы по очереди брали двухдневный отпуск, чтобы хоть немного отдохнуть в Новочеркасске. Во время своего отпуска я одолжил у Упорникова гражданский плащ, пошел на толкучку и приобрел там поношенную солдатскую шинель, солдатскую гимнастерку и такую же обтрепанную меховую шапку. После тщательной дезинфекции своих приобретений я вернулся в них на «фронт», оставив полушубок и прочее офицерское обмундирование у Упорниковых.

Нас в любой момент могли отрезать от своих, окружить и захватить в плен, и я не видел смысла в том, чтобы носить очень заметную офицерскую форму – тем более что реально в бою я выполнял обязанности рядового. В качестве дополнительной предосторожности я получил на одной из станций у врача из санитарного поезда поддельную справку о том, что являюсь санитаром его медицинской части. К сожалению, очень скоро все это мне действительно пригодилось.

Подавляющее численное превосходство красных над нами позволяло им с легкостью окружить и разгромить нас ночью, и некоторое время нас спасало только то, что их неопытные войска были практически не способны сражаться в темноте. Мы продолжали постепенно отступать к югу с боями возле станций Заповедная и Каменоломня-Шахты. Там в один из наших вагонов попал бризантный гаубичный снаряд, убивший всех лошадей и трех находившихся там человек. Были и другие потери.

Примерно в это же время пришли вести о самоубийстве атамана Каледина (29 января /11 февраля 1918 г.). Ужасным ударом для него стало массовое дезертирство в регулярных фронтовых казачьих частях – ни одна часть не согласилась сражаться с красными под его началом, хотя именно для этого, собственно, он и был избрал атаманом. Молодые добровольцы, отозвавшиеся на его призыв, несли тяжелейшие потери, и в целом ситуация стала казаться совершенно безнадежной; боевой дух атамана был сломлен – и старый солдат выстрелил себе в сердце.

Его сменил на посту донского атамана генерал Назаров. Одним из первых его действий стало производство в очередное звание всех офицеров, кто в тот момент реально сражался с красными, – так я стал хорунжим, или вторым лейтенантом.

В качестве еще одного демонстративного шага атаман Назаров вызвал в Новочеркасское офицерское собрание большое количество «кабинетных» офицеров, пересидевших войну на всевозможных административных должностях. Он построил офицеров в колонну и под конвоем отправил на железнодорожную станцию, где их погрузили в вагоны и доставили прямо на «фронт» – им не позволили даже зайти домой.

Так я получил в свой орудийный расчет, взамен погибшего замкового, полковника-снабженца среднего возраста, который ни разу в жизни не бывал под огнем. Как и другие подобные офицеры, он оказался скорее обузой, чем приобретением, в чем я и убедился в следующем бою.

Город Ростов, находившийся к юго-западу от нас, по-прежнему удерживали добровольцы генерала Корнилова, хотя сам он