Когда мы были посередине крытой железом одноэтажной части здания, в соседней, тоже одноэтажной, секции раскрылось окно. Из окна высунулся револьвер, и какой-то голос закричал: «Воры, стой!» Я объяснил кричащему, что мы офицеры, что мы бежим из-под большевистского ареста, так что не будет ли он любезен прекратить крик, закрыть окно и отправиться спать. Оказалось, к несчастью, что человек этот сочувствует большевикам; вместо того чтобы замолчать, он завопил еще громче. Но нам повезло. Караульных снаружи тоже вызвали в гостиницу-тюрьму на подавление мятежа, и они не слышали криков. Поэтому он отошел от окна и, не переставая кричать, отправился куда-то внутрь здания.

В этот момент мы совершили величайшую глупость. Совершенно инстинктивно мы выбрали направление, которое позволяло нам быстрее всего скрыться от этого большевика, уйти с линии огня. И мы, вместо того чтобы продолжить путь, спрыгнуть в соседний сад и бежать вслед за медиком, спрыгнули обратно во двор, откуда только что с таким трудом вылезли, – и только тогда сообразили, что на этот раз действительно попались.

На помощь нам, однако, пришла удача в лице незнакомой девушки, которая в этот момент услышала шум и открыла выходящее во двор окно второго этажа. Она, похоже, с одного взгляда оценила ситуацию и велела нам оставаться на месте, добавив, что поможет нам. Через минуту или около того она появилась вновь уже с шалью на плечах. Она отперла тяжелую дверь в арке, выпустила нас и снова заперла ее за нами. Оказавшись на глухой пустынной улочке, мы быстро зашагали прочь.

Позже я узнал, что девушка эта была любовницей владельца гостиницы. Она знала, что ключ от ворот висит на гвозде над постелью работающего в гостинице немца-военнопленного. Он в тот момент спал; девушка пробралась на цыпочках в его комнату, сняла ключ, выпустила нас и повесила ключ на место, не разбудив его. Все знали, что немец сочувствует большевикам, – и ни у кого не возникло сомнений, когда он поклялся, проснувшись (разбудила его через несколько минут группа солдат, посланных на наши поиски), что мы никак не могли покинуть двор[55]. Исходя из этого, нас тщательно искали во дворе, во всех сараях и кладовых и даже на крыше второго этажа проверяли, не спрятались ли мы за какой-нибудь трубой.

Тем временем мы вышли из Каменской и через поля за околицей двинулись на юг по восточной стороне главной железной дороги направления север – юг. Компаса у нас не было, а погода стояла пасмурная, так что насыпь дороги служила нам единственным ориентиром. Мы шли так, чтобы все время различать в темноте справа от себя ее туманный силуэт. Стояла зима, и мы без труда переходили по льду встреченные ручьи и речки. Однако из-за недавней оттепели снега на земле почти не было и идти было очень трудно. Железная дорога тянулась по верхней части вдоль длинного склона. Мы не осмеливались подходить к ней ближе, так как пути, скорее всего, охранялись; приходилось идти вдоль дороги ниже по склону и пересекать при этом многочисленные крутые овраги. Участки земли между ними были распаханы, и идти по замороженной неровной поверхности было тяжело. Мои сапоги немного болтались на ногах – в мороз в таких сапогах легче ездить верхом, так как ноги не замерзают. Но теперь сапоги при каждом шаге натирали мне пятки. Вскоре я почувствовал в сапогах влагу – это прорвались натертые мозоли. Чем дальше мы шли, тем большую боль причиняла мне ходьба.

Время шло; мы двигались все медленнее. Мы рассчитали, что если Чернецов в этот день взял Лихую, как предсказывал его лазутчик, то где-то к югу от Каменской – то есть там, куда мы направлялись, – железная дорога должна быть перегорожена цепочкой большевистских постов. Вскоре мы убедились в справедливости своих предположений.

За пару часов до рассвета нас неожиданно окликнули. К счастью, мы не наткнулись непосредственно на блокпост, а оказались на триста – четыреста футов ниже по склону, когда нас услышали. Мы отозвались и продвинулись еще на сотню футов, продолжая отвечать на все требования назвать себя громко и неопределенно. Наш диалог звучал примерно так: «Мы с хутор а-а-а…» – «С како-о-ого ху-у-утора?» – «Отту-у-уда-а-а». – «Отку-у-уда-а-а?» и так далее. Когда нам приказали остановиться под угрозой расстрела, мы побежали. Мимо просвистело несколько пуль, затем патрульные бросились за нами в погоню. В длинных полушубках, да еще со сбитыми в кровь ногами мы были определенно не в форме для подобных состязаний, поэтому мы просто упали в островок сухой травы вдоль борозды и, прижавшись к земле, пропустили преследователей мимо. Их было трое или четверо. Некоторое время они с громкими проклятиями бродили вокруг нас в темноте, но потом сдались и вернулись к железнодорожному полотну. После этого мы осторожно двинулись дальше – по-прежнему в южном, как нам представлялось, направлении.

Непосредственно перед рассветом мы снова вышли к какой-то железнодорожной насыпи и ошибочно предположили, что это линия, которая выходит из Лихой на восток, на Царицын[56] (см. карту Д). Исходя из этого предположения, мы пересекли ее и двинулись дальше перпендикулярно к ней. На самом же деле это были все те же пути главного направления север – юг, вдоль которых мы шли весь день. Мы перешли их и с рассветом обнаружили, что находимся на плоской равнине над тем самым склоном, вдоль которого двигались раньше. Наш первоначальный план состоял в том, чтобы спрятаться на день в какой-нибудь ложбине в сухой траве и оставаться там, пока звуки стрельбы не помогут нам понять хотя бы приблизительно, где находится белый партизанский отряд Чернецова. Но план этот оказался невыполнимым, так как вокруг простиралась лишь слегка волнистая степь и не видно было ни единого овражка или какого-нибудь другого укрытия.

Впереди, примерно в миле от нас, возле железной дороги, от которой мы шли, виднелся небольшой хутор. Он показался нам зажиточным казацким селением, так что мы направились прямо туда и постучали в дверь крепкого ухоженного дома на краю хутора. К счастью, наша догадка оказалась верна. Хозяин, дружески настроенный казак, впустил нас в дом и, пока мы уплетали сытный завтрак, поданный его женой, познакомил с ситуацией.

Вчера белый отряд Чернецова после короткого боя взял Лихую, примерно в трех милях к югу от нас. В данный момент мы находились буквально на ничейной земле; только накануне вечером через хутор проехали конные разведывательные патрули пробольшевистски настроенных казаков. На тот случай,