с Лужского направления частями, пытались вырвать инициативу и достигли некоторых тактических успехов — оттеснили противника и перемалывали артиллерийским огнём прибывающие подкрепления красных. Но 24 октября по приказу Троцкого в наступление перешла 15-я армия РККА. И хотя наступление проходило в тяжёлых условиях осенней распутицы и наступивших холодов, плохо экипированные красные части за первые 8 дней продвинулись на 70–80 километров. Остерегаясь оказаться в огромном котле, генерал Юденич, скрепя сердце, отдал приказ войскам начать общее отступление от Петрограда.

Командующий 15-й армии РККА Гиттис, воспользовавшись паническим бегством белых из Гатчины в направлении Ямбург-Нарва и Гдов, направил в тыл Северо-Западной армии кавалерийскую группу в составе двух полков. Группа рейдом прошла до самого Гдова, уничтожала склады и тыловые учреждения белых, распускала по домам команды мобилизованных в Северо-Западную армию местных жителей, захватила богатые трофеи и сотни пленных.

Потрёпанный в арьергардных боях драгунский полк полковника Павловского холодным и туманным ноябрьским утром лоб в лоб столкнулся с красными кавалеристами. Красные яростно атаковали охватом, отсекая на флангах драгун, загоняя их в мешок. Схватка была кровавой; рубились жестоко, не оставляя противнику шансов выжить. Только благодаря казачьей сотне есаула Тимофеева, прорубившей окно, остаткам полка удалось вырваться из окружения и без отдыха скакать в сторону Нарвы. У Ивангорода Павловский приказал сделать привал. В полку осталось семьдесят человек, половина из которых оказалась ранеными.

Красные взяли Ямбург 14 ноября. Под контролем белых не осталось ни одного крупного города. Эстонское командование приняло решение о свертывании операции на советской территории и отходе к границе Эстонии.

До 31 декабря дивизии и полки Северо-Западной армии вели ожесточённые бои с шестью красными дивизиями в приграничной полосе, вдоль берега Нарвы. Выполняя указания Троцкого, красные стремились во что бы то ни стало добить армию Юденича, захватить Нарву, принудив тем самым эстонцев стать более сговорчивыми на ведущихся мирных переговорах.

10

Генерал Н. Н. Юденич 28 ноября сдал командование армией генерал-лейтенанту П. В. Глазенапу. Северо-Западная армия, ещё сражавшаяся на восточном берегу Нарвы, практически перестала существовать. Так успешно начавшийся в сентябре поход белой армии на Петроград завершался мучительным восхождением на Голгофу.

Эстонское правительство, нарушив обещания, данные им французам и англичанам, вначале разрешило пропуск на свою территорию беженцев, которых скопилось на границе около 90 тысяч. Затем стали пропускать раненых, и только к концу декабря через границу пустили поредевшие соединения умиравшей армии, тут же их разоружая.

Эстонцы буквально издевались над русскими. В мороз и при ледяном ветре они снимали с солдат английское обмундирование, выдавая взамен тряпьё, отбирали, по их мнению, всё ценное — золотые и серебряные нательные кресты, перстни, портсигары, кошельки, перочинные ножи, металлическую посуду… Солдат и офицеров размещали в лагерях для интернированных, в нетопленых и грязных бараках и палатках. Холод, голод и созданные эстонскими властями антисанитарные условия добили армию белых. Вскоре началась массовая эпидемия тифа. Общее число заболевших составляло около 14 тысяч, пять тысяч из них скончались.

Приказом генерала Н. Н. Юденича от 22 января 1920 года Северо-Западная армия ликвидировалась.

Во время отступления почти восемь тысяч человек, в основном мобилизованные жители, дезертировали из армии и остались на советской территории. В боях за Гдов и Ямбург в плену у красных оказалось без малого полторы тысячи офицеров, большинство из которых красные расстреляли.

Эстонское правительство цинично заявило, что кормить интернированных русских даром не будет, в республике не хватает продовольствия для самих граждан. Поэтому пятнадцать тысяч полураздетых и голодных солдат и офицеров в зимнюю стужу погнали на принудительные работы по валке леса и очистке дорог. Так в молодом государстве, спасённом белой армией от коммунистического режима, закладывались «демократические» принципы отношения к русским.

Офицеры устраивались, как могли. Те, кто имел валюту и золото, уехали в Финляндию, Швецию, Францию… Некоторые подались в Крым, к генералу Врангелю. Основная масса офицеров рассеялась по всей Европе, пополнив ряды таксистов, грузчиков, официантов, строителей, чернорабочих… Но много было и тех, кто на свой страх и риск вернулся в Советскую Россию.

Павловскому в очередной раз повезло. Когда он с остатками разгромленного полка в Крещенский сочельник переходил границу, при обыске эстонцы не обнаружили вшитые в шинель ордена и последний десяток золотых империалов. Это радовало. Не радовало будущее. Шагая вместе со штабс-капитаном Гуторовым и своими верными казаками-донцами в колонне, направлявшейся в барачный лагерь под Нарвой, Павловский лихорадочно соображал: что делать? куда податься? Пробираться на юг, в Крым, не хотелось. Он там никого не знал. И дела у генерала Деникина тоже шли не лучшим образом. Да и от матушки далеко. Случись что, никакая весточка не долетит. Ехать в европейские страны — денег не было. На дурацкие предложения Гуторова — вернуться в Новгород — он даже внимания не обращал — это верный расстрел, чекисты хлеб даром не ели, он в этом убедился не раз. Надо думать, думать и думать. Лучше, конечно, думать в тепле и сытости. Он поёжился от холода и мокрого снега, забивавшегося за воротник шинели.

По булыжной мостовой громко зацокали копыта. Сзади и справа от колонны. Павловский сразу определил по звуку: строевые, кавалерийские. И в этот же момент услышал:

— Полковник Павловский?!

Голос показался знакомым, он обернулся. На прекрасном арабском скакуне гнедой масти сидел генерал Булак-Балахович, в новой шинели, не английской, а офицерского образца из дорогого драпа, перетянутой ремнями. На левом боку — простая казачья шашка, на правом, на ремне — тяжёлая деревянная кобура «маузера». Генерал излучал уверенность и надёжность. Его окружал десяток крепких, до зубов вооружённых бойцов в чёрных овчинных папахах, коротких полушубках, обутых в новые валенки.

Павловский вышел из колонны. Тут же подбежал эстонец-конвоир и, тыча штыком, стал злобно орать, видимо, требуя вернуться в строй. Один из охранников Булак-Балаховича наехал конём на конвоира, пригрозив плетью. Генерал выпрыгнул из седла, взял по руку Павловского, отвёл в сторону.

— С наступающим вас Крещеньем! Какие планы, господин полковник? Чем намереваетесь жить?

Павловский смущённо ответил:

— Честно сказать, не знаю, господин генерал.

— Вне строя прошу без званий. Мы с вами всё же офицеры прежней русской армии, традиции следует блюсти. Давайте вот что, пойдёмте в старое русское кафе, посидим, обмозгуем. Как, согласны?

— Согласен, Станислав Никодимович.

— Ну и прекрасно! — Генерал дал знак охране спешиться и следовать за ними. — Много ваших людей осталось?

— Около пятидесяти. Половина — донские казаки.

— Неплохо. Список есть?

Павловский достал из внутреннего кармана шинели последний списочный состав полка, в котором значилось пятьдесят четыре человека, передал его генералу. Булак-Балахович подозвал