им пока не обзавелся, а вот трубачей уже имел в каждом полку.

Утром трубы запели голосисто, с серебряным отзвоном, созывая бригаду на общий сбор.

И вот тут произошло то, чего Котовский опасался больше всего: махновские полки, включенные в его бригаду, отказались выступать на польский фронт, под Гомель.

– Нам это совсем не в радость, – заявили посланцы махновских полков, прибыв к комбригу, – Гомель – это совсем не наша земля. Наша земля – Гуляй-Поле.

– Тьфу! – Котовский сплюнул себе под ноги.

– Не плюйтесь, товарищ начальник бригады, – сказал ему старший махновец, небритый двухметровый дядя, обвешанный оружием, будто рождественская елка побрякушками, – нам это унизительно.

– А мне не унизительно? Мы же должны защищать не только собственные свои хаты и сараи, но и других людей, землю нашу, иначе поляки вытопчут ее, дома сожгут, скот порежут на мясо. А следом и до ваших хат доберутся, так же красного петуха пустят под крыши. Не-ет, это не дело! Кто откажется выполнять приказ РККА, тот – враг и изменник.

– Мы поедем домой! – заявил Котовскому старший махновец и отставил в сторону ногу, обтянутую роскошными бриджами, сшитыми из театрального занавеса.

– А приказ вам на это кто дал?

– Мы не подчиняемся приказам. У нас всемирная вольница – анархия.

– В последний раз предупреждаю… – в голосе Котовского послышались металлические нотки.

Старший махновец – он был заместителем командира Таврического полка – махнул рукой и расхлябанной походкой покинул помещение штаба. Следом за ним жидкой нестройной струйкой потянулась «депутация».

Комбриг немедленно доложил об этом в штаб дивизии, Якиру, оттуда по аппарату Бодо сведения ушли в штаб Четырнадцатой армии.

Приказ из штаба армии пришел ошеломляющий: блокировать все воинские части Махно и разгромить. Самого батьку доставить в штаб фронта для показательного процесса.

Штабные распоряжения для того и существуют, чтобы их выполнять, дивизии Якира пришлось заниматься делом, не присущим ей, – вместо того, чтобы сворачивать набок скулы петлюровцам, белополякам и деникинцам, она окружила махновские соединения и вступила с ними в затяжные бои.

Сам Нестор из этой сечи выскочил благополучно – прорвался с отрядом в пятьсот человек за оцепление и ушел в Гуляй-Поле, остальным же пришлось худо.

Реквизированные у махновцев тачанки вместе с сытыми конями и новенькими пулеметами были переданы бригаде Котовского.

К слову, новая бригада была сформирована всего за двенадцать дней.

Вместо Гомеля пришлось двигаться совсем в другом направлении – на Вознесенск, городок, расположенный в полутора сотнях километров от Одессы.

Переход был спешным, настроение у бойцов – приподнятое: Красная армия один за другим освобождала южные города. На юге пахло весной, кое-где уже зацветала ранняя мимоза, по обочинам дорог расхаживали озабоченные птицы, вопросительно поглядывали на север – похоже, готовились к дальнему перелету.

Погода стояла восхитительная, такая погода была приготовлена для мира, – для мира, а не для войны.

Но шла война.

Впрочем, солнечная погода – этакий предвестник весны, – стояла недолго, с севера внезапно примчался стылый ветер, сковал землю ледяной броней, небо сделалось недобрым, темным, подковы почти не держали лошадей на скользких наледях, кони ломали себе ноги.

В такую погоду бригада Котовского провела два тяжелых боя подряд. Первый – у села Щербаны, второй – у Ново-Александровки: здесь белые возвели укрепления, которые способны были остановить не только усталых коней, но и лавину боевых слонов.

Было понятно: в лоб Ново-Александровку не взять, нужен обходной маневр и, наверное, не один, и рассчитывать на то, что белые будут подавлены своими прошлыми поражениями, не следует – среди них немало стойких, мужественных воинов, те, кто не принимает это во внимание, потом горько жалеют.

Готовясь к этому бою, Котовский приказал одному эскадрону из полка Макаренко отступить в решающий момент схватки, сделать это показательно, чтобы белые засекли этот «позорный факт» и клюнули на него, как карась на червяка.

Хитрый маневр этот был придуман еще в Древнем Риме, но деникинцы, которые творений древнеримских полководцев не читали, немедленно кинулись вслед за «удирающим» с поля боя эскадроном.

Тут ловушка и захлопнулась. В обороне белых оказалась дырка, которой Котовский тут же воспользовался и очень быстро снес всю систему защиты, которую выстроили деникинские офицеры.

Вскоре Ново-Александровка сдалась.

В горячке, ожидая, что белые пойдут в контратаку и постараются отбить станцию – ведь Котовский перерезал очень важный участок железной дороги и почти затянул на шее у противника петлю, не разобрались, какие трофеи достались бригаде, а когда разобрались, то к Котовскому едва ли не бегом примчался командир Первого бессарабского полка Нягу:

– Тут у нас на запасных путях целый эшелон стоит, от одного вида которого стынут жилы.

– Что за эшелон, Илларион Степанович?

– Его надо видеть своими глазами…

– По принципу «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»? – Котовский засмеялся устало.

– Так-то оно так, но… – Нягу чего-то не договаривал, лицо у него было темным, словно бы командир полка только что вылез из нечищеного пушечного ствола.

На дальней ветке запасных путей, уткнувшись задним вагоном в земляной бугор, застыл промерзлый состав из двух десятков расхлябанных товарных вагонов-теплушек.

Внутри на нарах лежали мертвые люди.

Это были раненые, которых деникинцы, не имея ни лекарств, ни бинтов, ни топлива, бросили либо просто-напросто забыли про них…

– Проверьте, может, есть живые? – попросил Котовский.

Живых не было.

Комбриг так же, как и Нягу, потемнел лицом:

– Я бы врачам, которым был доверен этот эшелон, поотрезал бы все, что у них растет ниже пояса…

– А вдруг эти вагоны заменили кладбище и сюда перенесли тех раненых, которые уже умерли? – предположил Нягу.

– Нет, – Котовский отрицательно покачал головой. – Посмотри на позы, в которых они находятся. Некоторые пытались сползти с нар, видишь? Вон казак – он даже ноги на пол спустил, но на большее сил не было, так и остался…

– Да-а, будто после газовой атаки в германскую войну… Чего делать будем, Григорий Иванович?

– Как чего? Похороним по-человечески. Ведь это же русские люди…

Так и поступили.

Ново-Александровка преподнесла Котовскому еще один сюрприз. Комбриг решил переговорить с белыми офицерами, взятыми в плен, – его беспокоил Вознесенск, который предстояло взять следом за Ново-Александровкой.

Вознесенск – город древний, построен в стародавние времена, когда ни пулеметов, ни орудий не было – только мушкеты, сабли, да пистоли, поэтому и брать его надо было, как город старинный, исторический.

Во-первых, постараться, чтобы ничего не было разрушено, во-вторых, сделать все, чтобы обычные люди, к войне имеющие отношение не большее, чем Одесса к Рио-де-Жанейро, не пострадали, в-третьих, придется изобрести какую-нибудь хитроумную ловушку, чтобы бойцов потерять поменьше – перекрыть деникинцам путь к отступлению и защелкнуть замок за спиной… Это был любимый прием Котовского.

– Я с вами, Григорий Иванович, – выступил вперед Горелый.

– Что, Семен, боишься, как бы меня беляки не слопали? Не слопают, подавятся. Я – костлявый.

– Мало ли чего… – Горелый выжидательно приподнял одно плечо. – Все может быть. Мы-то с вами, Григорий Иванович, знакомы давно…

– Да, столько обычные