После ухода Марча Питер думает, не позвонить ли Гепу. А еще — не позвонить ли Юне. Сообщить ей очередную плохую новость, узнать, как оно там с Лавинией. Но, взяв в руку телефон, почему-то набирает номер Ли. Так, переговорим коротенько, убеждает он себя, узнаю, как она там, ведь сидит дома одна, все уехали к Айдену. Ее он как раз может утешить, а всех остальных — только огорчить сильнее прежнего. А уж потом перейдет к тяжелым делам.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Юна сидит в заведении Айдена, в зале для родственников — тут всё в пепельно-розовых и бледно-серых тонах, от ковролина до коробок с бумажными платочками. Юна гадает: интересно, эта намеренная отсылка к бабушкиным гостиным помогает успокоить и ускорить организационный процесс? Или она вызывает желание потратить больше денег, отдав тем самым последнюю дань уважения? Она приехала рано: еще нет ни Теи с Арти, ни семейства Барри. На розовой кушетке только она и ее сожаления.

Строго говоря, Юна еще не совершила прелюбодеяния. Лишь поцеловала мужчину, который не является ее мужем. Однако впервые в жизни она поняла: иногда ты просто не можешь сказать себе «прекрати», сколько рассуждений в это ни вкладывай. Это даровало ей определенную долю сочувствия к прегрешениям Питера. После тридцати с лишним лет приверженности определенному мнению столь радикальный сдвиг внезапно превращает ее брак в неизведанную территорию.

В вестибюле слышны голоса: входят Тея и Айден. Юна обнимает Тею, ей очень жаль, что дочь не задерживается в ее объятиях, лишь торопливо сжимает ее и отступает. В сером кресле устраивается Айден, на нем костюм-тройка — его любимый наряд, который Юне всегда казался перебором, как вот, например, и галстук в цвет ковра. Какой-то маленькой и мелкой частью души она радуется тому, как у Айдена натягивается жилетка, когда он садится. Еще пара килограммов — и придется покупать на размер больше. Тея устраивается на другом конце кушетки, оставляя между собой и матерью изрядный зазор — якобы для Арти, а может, ей просто хочется быть подальше.

— Арти зашла в туалет, — объясняет Айден Юне. — Я знаю, что дела у нас печальные, но хоть можно порадоваться, что Марч вернулся. — Он смотрит на Юну так, будто ждет возражений.

— Геп, кажется, не очень этому обрадовался, — говорит Тея, давая Юне возможность собственный ее уклончивый ответ оставить при себе. А потом спрашивает у матери: — Или наш Геп его уже простил?

Юна вспоминает, что с Гепом не разговаривала с пятницы — с тех пор, когда отчитала его за то, что он топчется по ее газону с кувалдой. Снова плохая мать.

— Я с ним в последнее время не говорила, — сознается она.

У Теи на лице ожесточенное выражение, знакомое Юне еще со старших классов школы, притом что в прочем Тея сильно изменилась: взрослая женщина, живущая полной жизнью, — Юна о такой никогда не думала и не мечтала.

— Слушай, но у тебя была на это вчера вечером куча времени, пока ты бегала от Ли.

Дочь явно настроена на склоку — или явно разгневана. Вот такие вот привычные противоречия, мелкие перепалки и составляют большую часть их общения. При упоминании Ли Айден погружается в изучение бумаг, которые держит в руке, при этом Юна уверена, что он впитывает каждое слово.

Что подумает о ней дочь, если узнает про Коула? Если получит такой весомый повод для ожесточения? Угрызения совести по поводу вчерашнего вечера отвердевают, превращаясь в нечто, похожее на страх. Зачем она играет с огнем, хотя должна по мере сил помогать родным? Это безумие — пытаться отвлечься от того, что сейчас появится на пороге мать с разбитым сердцем и огромной неизбывной обидой. Нет, Юна не позволит себе отвлекаться. А днем позвонит Коулу и скажет ему это напрямик.

В напряженное молчание вторгаются голоса из вестибюля. Айден тихонько ускользает, возвращается с Лавинией Барри и ее матерью миссис Манн. Обе дамы в безупречных туалетах: черные платья, высокие каблуки, изысканные драгоценности, однако горе все же подтекает по краям: дрожащие руки, смазанная подводка. Юна сразу понимает, что миссис Манн — женщина, строго соблюдающая приличия, сохранившая дорогой наряд для похорон, даже когда прочие предметы роскоши пришлось распродать. Тому же самому она научила и дочь. Юна с Теей встают, Юна обращается к вошедшим:

— Миссис Манн, Лавиния, вы знакомы с моей дочерью Теей?

Вошедшие кивают Тее, не отвечая при этом на вопрос. Лавиния берет паузу, потом садится на диван напротив, разглядывает пустое место рядом с Юной.

— Арти в туалет пошла, скоро будет, — объясняет Юна.

— Я полагала, что увижу здесь и ее брата, — произносит Лавиния. — Это ему следовало бы встретиться со мной, попросить прощения. Мне представлялось, что в этом состоит суть вашего предложения. Частичное извинение со стороны Бриско. — Она поворачивается к Айдену. — Я ошиблась?

Зря, наверное, мы с Теей сюда пришли, думает Юна. Им и так по уши хватает Бриско. Если бы Арти была здесь одна или только с Ли, возможно, Лавиния увидела бы в ней представительницу противостоящего Бриско племени.

Айден оставляет вопрос без ответа, лишь интересуется, не налить ли кому кофе или чая. Бабушка Райана требует чая себе и дочери, Айден вновь выскальзывает за дверь, предоставляя Юне объяснять их побуждения.

— Арти хочет помочь всеми возможными способами. Как и все мы. Во всем, что вам может понадобиться. Она совершенно убита случившимся.

Лавиния наклоняется над деревянным кофейным столиком, вытаскивает два платочка из коробки, передает матери — в тот самый миг, когда у старушки выкатывается слеза.

— Я бы предпочла хоть какое-то раскаяние горю другой женщины. Девушки, с которой я никогда не встречалась.

Волосы у Лавинии снежно-белые, и это неуместным образом напоминает Юне о том, как, когда они обе были в выпускном классе, Лавиния выкрасила свои каштановые пряди в платиновый блонд. Может, теперь она решила не краситься, потому что это напоминает ей раннюю молодость? Или ей кажется, что такой вид больше соответствует ее положению женщины, лишенной всего, что ей раньше принадлежало, даже пигментации волос? Юна не может не признать: эффект сногсшибательный, прямо белая ведьма, изваянная изо льда. В девичестве Лавиния часто смеялась. Морщинки в уголках глаз никуда не делись, хотя теперь на лице ни следа улыбки. От этого она выглядит еще более тусклой, этакий портрет с неправильно подобранным выражением лица. У Юны нарастает нехорошее предчувствие, что Лавиния — капкан, который захлопнется, едва Арти переступит порог.

Нынче утром Арти проснулась в своем большом платяном шкафу, завернутая