сейчас посиделки устроим. Чего-то на душе так погано, знаешь…

– Бывает, что ж. В таких случаях просто выговориться надо, Марин. И сразу легче станет. Наливай уже, что ли…

Они уселись за кухонным столом, Марина достала из шкафа бутылку вина, нарезала сыр. Поставила тарелку на стол, проговорила грустно:

– Больше нет ничего, Юль… Я даже в магазин не хожу, неохота. Депрессия у меня жуткая.

– А чего так? Страдаешь по этому своему… Как его? По Стасу? Он ушел, да? Сволочью оказался?

– Нет, я сама его выгнала. Но насчет сволочи ты права, да. Такой он и есть.

– Надо же… А с виду вполне себе достойный мужик… Такой интересный, такой брутальный, хоть в кино его снимай. Вы с ним прекрасно рядом смотрелись: оба рослые, красивые, не пара, а загляденье!

– Ой, Юль, не сыпь мне соль на рану, умоляю тебя! Я ведь так же обманулась… И все, не хочу о нем больше говорить, не хочу! Забыть хочу как страшный сон! До сих пор понять не могу – что это со мной было такое? Будто околдовали меня, загипнотизировали… Теперь вот очнулась, а мой поезд, похоже, ушел… Не получается у меня поезд догнать, Юль!

– Это ты сейчас про Женю своего, что ли?

– Ну да…

– Ой, Марин, умоляю тебя, не смеши! Да он же так тебя любит, это же невооруженным глазом было видно! Только пальчиком помани – прибежит обратно, еще и прощения просить будет, что в пути слегка задержался!

– Да манила я его, Юль, уж всяко-разно манила… Не возвращается он, вот в чем дело. А меня такая досада жуткая берет, ужас просто! И даже не на него досада, а на саму себя. Потому что я дура, Юль. Дура, дура… Не понимала ничего раньше… Жила с Женей, будто теплым одеялом укутанная, делала все, что хотела. Он же всегда под рукой был, все для меня делал, что мог и не мог! А я не ценила. Думала, это все мне просто так положено, ни за что. Просто прилагается ко мне как хорошая упаковка. Теперь я одна, выходит… Совсем одна… Не умею я жить одна, Юль, не умею…

– Ой, да ну тебя, чего ноешь-то! Подумаешь, одна! Я вот всю жизнь одна, и ничего! Ты ж красивая, Марин, да на тебя еще сколько угодно таких Жень сыщется!

– Да кого я найду, Юль, о чем ты… Я ж в паспорт к себе периодически заглядываю, отдаю себе отчет, что давно не девочка. Сама ведь знаешь, как нынешние мужики разборчивы, зачем им сорокалетняя, если можно с двадцатилетней замутить, а то и помладше. Они такие нынче, молодые-то девицы, они, знаешь, продвинутые. Для них чем старше, тем лучше. А для мужиков чем моложе, тем лучше.

– Ну, Женя твой не из таких, насколько я знаю.

– Да, не из таких. Я тоже думала – стоит его только позвать… А он уперся как баран, с места его не сдвинешь! Уж я так и этак с ним. И унижаюсь, и обещаю…

– Может, ну его тогда к лешему, если не хочет, а? Чего унижаться-то?

– Нет, Юль, нет… Для меня уже это дело принципа, понимаешь? Я должна его вернуть, должна, и все тут.

– Ну, если дело принципа… – развела руками Юля, глядя, как Марина наполняет вином ее бокал. – Тогда я не знаю, что тебе и сказать…

– Да ничего не говори, Юль. Слушаешь меня, и на том спасибо. А то я уже извелась вся, даже поговорить не с кем. Конечно, можно подругам позвонить… Но Катьке сейчас некогда, не поймет она меня, позлорадствует только. А Машке и подавно звонить не буду. Женя ведь с ней жил, когда… Когда я его выгнала. Представляешь? Тихушница, а сообразила, быстренько на освободившееся место пристроилась!

– Погоди… Ты говоришь, он жил с этой Машей… А сейчас уже не живет, что ли?

– Не-а. К Машке муж вернулся, понимаешь? Я поэтому и думала, мол, если Женя теперь один, значит, тоже ко мне должен вернуться. Такая самонадеянная была… Еще и мамаша Женина в уши ему льет всякие гадости про меня, я знаю! Не любит она меня…

– Ну, так это и неудивительно. Какой ты любви захотела от свекрови? Для нее же сынок ее любименький – свет в окошке, ни одна женщина его недостойна.

– Не, Юль, она не такая. Она умная тетка. Я ей тут нахамила недавно, теперь жалею. Не знала же, что все так получится! Очень жалею…

– Что, прям сильно-сильно Женю своего вернуть хочешь, да?

– Ну, я ж тебе говорю…

– Тогда не сиди сиднем, предпринимай что-нибудь!

– Что я должна предпринять, что? Связать Женю и силой к себе затащить? Что?

– Ну, не силой… Хитростью можно, к примеру…

– Какой хитростью?

– Ой, да не мне тебя учить, Марин! Смотрю сейчас на тебя и удивляюсь – до чего ж расклеилась, даже придумать ничего не можешь! Ну хотя бы больной притворись, чем не вариант? Скажи ему, что ногу сломала, что передвигаться по квартире не можешь. Голодная сидишь, умираешь. Помощи просишь. Неужели он тебе в этом откажет? Это же так по-человечески – несчастную бывшую накормить!

– Да как же ногу… Это ж надо, чтобы она в гипсе была… Он же не поверит…

– Ой, да какие проблемы, Марин! Ты же знаешь, где я работаю! Я ж медсестра хирургического отделения все-таки! Да я тебе такую загипсованную ногу организую – комар носу не подточит! От бедра до пяточки закатаю, и на самом деле с кровати встать не сможешь. И куда ж он тогда денется от тебя? Прибежит на твой слезный зов как миленький. А там уж ты сама соображай, что да как.

Марина смотрела на Юлю задумчиво, будто уже видела эту картину – она лежит, вся такая страдающая и загипсованная, а Женя ее бульоном с ложечки кормит…

И улыбнулась – чем не вариант? Юля права. И проговорила решительно:

– Давай, Юль! Тащи из больницы свой гипс и эти… Причиндалы всякие, что к перелому полагаются. Завтра же тащи! У тебя завтра в котором часу дежурство заканчивается?

– В пять часов дома уже должна быть. Упакую тебя в лучшем виде, не переживай. Твой Женя глянет на тебя и сразу сдохнет от жалости.

Все так и получилось на следующий день. В семь вечера Марина уже рыдала в трубку:

– Жень, я ногу сломала… Только что меня из хирургии домой привезли… Лежу одна и встать не могу. Да я даже до туалета сама добраться не могу,