не понимаю? Я и так всю ночь не спала… Хватит уже, возвращайся, не мучай меня! Я другой буду, обещаю тебе! Самой хорошей женой буду!

– Все, Марин, не могу больше говорить… И не звони мне, пожалуйста, больше. Очень тебя прошу. Все…

Она еще что-то говорила, и он торопливо нажал на кнопку отбоя, поморщился от досады. Так непривычно было слышать, как она просит, как унижается… И даже нелепо как-то. Зачем она? Зачем… Ведь ясно сказал – не вернется!

Телефон тут же затрезвонил снова, и на экране высветилось – «Марина». И ничего не оставалось, как снова его отключить. Потому что совещание с утра назначено, а он и без того на него опаздывает…

* * *

– Маш… Ну чего ты как неживая? Олег вертится вокруг тебя, в глаза заглядывает, а ты… Нельзя же так, Маш, нельзя!

Татьяна Петровна проговорила все это свистящим шепотом, оглядываясь на дверь кухни, потом глянула на дочь с укоризной:

– Не узнаю тебя, Маш… Ты ж так любила мужа, куда все подевалось-то? Ведь любила, скажи?

– Да, любила. Очень любила.

– А теперь что? Если любовь была, так она ж никуда не делась! Только не говори мне сейчас про Женю своего… Ну что тебе этот Женя? Да разве его рядом с Олегом поставишь? Олег, он же такой… Да любая женщина бы мечтала рядом с ним оказаться!

– Ну, если любая… Вот и живи с ним сама, мам.

– Что?! Что ты сейчас мне сказала? Ты почему хамишь, а? Я что, заслужила такое хамство, по-твоему? Ничего себе…

– Прости, мам, я не хотела. Само вырвалось как-то. Прости…

– Да я-то прощу, что ж мне еще остается. Я же мать, я таковская была, все стерплю. А вот ты… Ты это… давай. Гордыню-то свою притормози маленько. Погордилась и хватит. Олегу ведь тоже могут надоесть твои капризы, учти!

– Да разве я капризничаю, мам? Я вовсе не капризничаю…

– Ага… Мне-то не надо сказки рассказывать! Ходишь с кислым лицом, внимания на мужа не обращаешь! А раньше вокруг него вьюном вилась! Ой, смотри, доченька, перегнешь палку с гордыней-то… Олег парень видный, на него спрос всегда будет!

– Ну пусть… Я ж его не держу…

– Ишь ты, смелая какая нашлась! Без мужа хочешь остаться, Павлика отца родного лишить? У тебя умишко хоть какой есть, скажи? Да другие бабы с ума сходят, чтобы мужа в семью вернуть, по гадалкам бегают, привороты делают, деньги бешеные за это платят… А твой к тебе сам пришел, с повинной головушкой! А ты… Не понимаю я тебя, хоть убей, не понимаю! Какого еще рожна тебе надо, а?

– Ты все сказала, мам? А то мне идти надо…

– Что значит все сказала, не пойму? Это ты что сейчас имеешь в виду? Вроде того… заткнись, мать, все равно я тебя не слушаю?

– Ну, если исключить это грубое «заткнись». То да, примерно все так и есть. Я сама со своей жизнью разберусь, мама. Не говори мне ничего больше, не надо.

– Да уж, разберешься ты… Больно самостоятельная стала, смотрю!

– Так давно пора… Сколько можно твоим умом жить?

– А то ты плохо жила моим умом! Ведь все хорошо у тебя было, счастлива с Олегом была! И я для вас старалась, из кожи вон лезла! А теперь что? Теперь ерунда какая-то происходит, прям видеть не могу, как ты от него морду воротишь!

Татьяна Петровна всхлипнула, отвернулась к плите, демонстрируя Маше оскорбленную спину. И проговорила слезно-гнусаво:

– Я же мать, я же сердцем переживаю за тебя… Вчера опять ночь не спала, тахикардия была страшная… Вот помру в одночасье, узнаешь тогда! Пожалеешь, вспомнишь, что я тебе говорила, да поздно будет…

– Все, мам, все… Успокойся, пожалуйста. Давай я тебе валерьянки накапаю?

– Да ты себе лучше валерьянки накапай, а не мне! Может, сама успокоишься и хоть улыбнешься мужу!

– Ну, мам… Перестань, пожалуйста…

– Ладно, иди. Куда ты там торопилась? Иди…

Маша выскочила из кухни так поспешно, будто сбегала. Ей вообще казалось, что она в последнее время не живет, а сбегает… От Олега сбегает, от мамы. Любой повод находит, чтобы уйти из дома. Уйти и унести свою тоску непонятную…

Ну откуда, откуда эта тоска? Ведь все равно ничего не вышло у них с Женей, и мама права, надо бы радоваться возвращению в семью Олега. А у нее не получается радоваться, хоть убей. Вот и третьего дня никакой радости не получилось, когда Олег решил романтический вечер устроить. Никогда раньше не делал ничего подобного, а тут…

В тот пятничный вечер она задержалась на работе – корпоратив был по случаю юбилея начальника. Еще и мама позвонила, сказала, что к сестре на выходные едет и Павлика с собой забирает. Потому она и домой не торопилась – не хотелось этот вечер вдвоем с Олегом провести. Только в десятом часу домой заявилась, открыла своим ключом дверь…

И застыла на пороге. И не поняла ничего сначала…

В квартире было темно, вдоль всего коридора горели свечи. Тут же выглянул из спальни Олег, проговорил с нежностью в голосе:

– Иди… Иди сюда, Машенька. Я ужин романтический приготовил…

Она пожала плечами, сняла пальто и сапоги, прошла меж рядами свечек в спальню. И там были на полу свечки… Очень много свечек. И столик низкий журнальный с ужином. С шампанским. С фруктами. Подушки диванные вокруг столика брошены. Красота да и только.

– Садись, Машенька, садись… Сейчас я шампанское открою… А еще я твой любимый салат сделал, смотри… И семгу в фольге… Все, что ты любишь, Машенька!

Она села на одну из подушек, протянула руку, отщипнула пальцами виноградину, задумчиво сунула ее в рот. Проговорила тихо:

– Я есть не хочу, извини, на работе у нас корпоратив был. И шампанского тоже не хочу. Так что зря ты старался, наверное.

Она видела, как изменилось его лицо, как пробежала по нему судорога досады. Но тут же исчезла, и снова проявилось то самое приторное выражение услужливости.

– Ну хотя бы символически пригуби… Возьми бокал, Машенька. И послушай меня, пожалуйста, ладно?

Она взяла в руки бокал, кивнула почти равнодушно – говори, мол…

– Я хочу тебе сказать, Машенька… Вернее, хочу еще раз прощения попросить… Только сейчас осознаю до конца, как сильно я перед тобой виноват, какую боль я тебе принес. И только сейчас осознаю, как сильно я тебя люблю… Видимо, чтобы это понять, надо совершить какую-то глупость. Я клянусь тебе, что больше никогда. Ничего подобного… Я всю жизнь буду