кровать и свернулся калачиком, моля Бога, чтобы тот позволил ему забыться, упасть внутрь себя, как падают в бездонный колодец.69

– Что это ты делаешь?

– Ты разве не видишь? Вещи наши собираю.

– Вы уезжаете?

– Да, дорогуша. В Корюбер. Я раздобыл бензин у себя в больнице.

В тех местах, близ городка Ножан-ле-Ротру, у Бернаров был загородный дом – другие назвали бы его замком или как минимум усадьбой.

– С чего это вдруг?

Отец яростно ударил кулаками по рубашкам, уложенным на дно чемодана.

– С чего?! – повторил он, повысив голос. – Да с того, что мне уже обрыдла эта страна дураков! С того, что меня уже тошнит от ваших идиотских студенческих забав! Мало нам было забастовок и этих вечных профсоюзных причитаний – так теперь еще и Помпиду наделал в штаны от страха. Но вам и этого недостаточно? В общем, с меня хватит, черт возьми! Я уже сыт по горло, ясно тебе?

И он бросил в чемодан стопку свитеров – на берегах Орны[81] по вечерам всегда бывало сыро.

Николь подыскивала аргументы, способные удержать отца. Конечно, его чисто буржуазный гнев раздражал девушку, но в глубине души она чувствовала, как ее одолевает паника. Остаться одной в этой огромной квартире? А что, если она и в самом деле значится третьей в списке жертв убийцы? Николь вспомнила о двоих полицейских, дежуривших внизу, у подъезда. Вряд ли они смогут ее защитить… Она уже собралась было рассказать всю эту историю отцу, но вместо этого спросила:

– А как же твои пациенты?

Отец саркастически рассмеялся:

– Мои пациенты? Да они боятся даже нос высунуть из дому! Тем более что в больнице одна половина медперсонала бастует, а вторая играет в карты во дворе под платанами. Так что я никому там не нужен, уж поверь мне. Если вся Франция решила погрязнуть в хаосе, я поеду удить рыбку!

– А я?

Николь задала этот вопрос в качестве последнего убедительного аргумента.

– Ты? Ты уедешь с нами.

– Даже речи быть не может!

Ответ вырвался у девушки спонтанно, она и обдумать его не успела. Это был не отпор, а стойкий рефлекс: отвечать «нет» при любых обстоятельствах – особенно отцу.

Однако в данном случае Николь была искренней. Сейчас она ни за что не покинула бы Париж. И не потому, что желала остаться в центре событий, – теперь ей плевать было на эти события. Ей попросту хотелось быть рядом с Эрве и Жан-Луи. Найти вместе с ними убийцу. Это ее святой долг перед Сюзанной и Сесиль.

– Ах, скажите пожалуйста – мадемуазель желает быть в первых рядах! – с усмешкой воскликнул отец, не понимавший мотивов дочери. – Ну так ты рискуешь сильно разочароваться в финале этого спектакля!

Он с треском захлопнул чемодан и тщательно запер его на все замки. Николь с трудом сдерживала слезы. Как же ей хотелось рассказать отцу, что ее лучшие подруги – которых он прекрасно знал – были зверски убиты…

Но она понимала, что уж тогда-то он точно заставит ее уехать.

И Николь, как всегда, выбрала обходной путь:

– Я тебя просто не понимаю, папа! Ты был в Сопротивлении, сражался за родину, никогда не опускал руки, так почему же ты теперь не поддерживаешь нас? Ведь молодежь – именно та сила, которая подвигнет Францию на борьбу!

Ее отец взялся было за чемодан, приподнял его, но тут же устало опустил на пол. Вздохнув, он сел в кожаное кресло родительской спальни, до сих пор сохранившей дух пятидесятых годов, с примесью скандинавского стиля.

И неожиданно улыбнулся дочери. В этой широкой улыбке ощущалась вся духовная сила этого зрелого, крепкого, цветущего мужчины. И Николь растерялась. Девушка считала себя отважной, но она была всего лишь дочерью своего отца. И все, что она делала, все, чем гордилась, было неразрывно связано с тем, что за ней стоял этот человек, даже когда – особенно когда! – она считала, что борется с ним…

И девушка во внезапном порыве бросилась в его объятия:

– Не уезжай, папа!

Отец бережно отстранил Николь и пристально посмотрел ей в глаза.

– Что с тобой? – встревоженно спросил он.

– Ничего, – всхлипнув, ответила она, – ровным счетом ничего…

– Дорогая, ты собрала свои вещи?

Николь обернулась: в дверях стояла ее мать, уже переодевшаяся в помещицу. Ее вид отрезвил девушку: родители выглядели совершенно карикатурно. И все колебания тотчас отпали: она останется в Париже и будет жить так, как диктует ей судьба, в компании с гениальным историком и вооруженным хулиганом.

– Я с вами не поеду.

В ответ мать только слегка пожала плечами, давая понять этим жестом, что не придает словам дочери никакого значения. И исчезла – наверняка для того, чтобы сложить свой собственный чемодан, вернее сказать, громадный кофр. Мир мог сойти с ума и рухнуть, но она – она устоит. Неизменно шикарная, уверенная в себе и безупречная!

Отец снова пристально посмотрел дочери в глаза – теперь та стояла перед ним на коленях, словно монахиня на скамеечке для молитв.

– Ты хочешь что-то сказать мне, дорогая?

Николь вскочила на ноги. Ее подруги мертвы. Не исключено, что она станет следующей жертвой. Она угодила в самое средоточие жестокого, страшного, уникального расследования. И теперь уже не могла от него уклониться.

– Все хорошо, папа. Я уж как-нибудь справлюсь сама.

Отец тоже поднялся.

– Я оставил тебе деньги там же, где всегда.

Хирург неизменно прятал деньги в объемистом корпусе парусника, который возвышался на пьедестале в прихожей, словно бросая вызов «сухопутным крысам».

Николь с искренней любовью расцеловала отца, но мыслями была уже далеко. Нет, она не даст себя убить! А сейчас – несколько затяжек, чтобы снять тревогу, парочка дисков-сорокапяток – и спать!

70

Совсем недавно Николь узнала, что индийская конопля – двуполое растение; иными словами, в природе она существует одновременно в двух подвидах – мужском и женском. А еще она прочитала, что женский подвид гораздо богаче теми веществами, которые приводят человека в состояние «улёта», хотя в Индии продают также бханг – свежие мелконарубленные листья мужского подвида конопли, которые смешивают с молоком и пряностями…

Николь не знала, к какому роду принадлежит трава, выбранная ею сегодня вечером, но это и не важно, лишь бы она помогла уснуть. Пока девушка набивала свою трубку, аромат зелья навевал на нее приятную истому. Самое главное – не думать сейчас о расследовании. Особенно о Сюзанне и Сесиль.

Гибель обеих ее подруг превратилась во что-то нереальное, чего она не могла ни осмыслить, ни принять. И до сих пор, несмотря на все случившееся, она неосознанно ждала, что ей вот-вот позвонит одна из них или что она встретится с ними в Латинском квартале.

Потому-то Николь пока и держалась: ей не верилось в случившееся. Сюзанна… Сесиль… Как убежденно они, все три, считали себя неразлучными современными революционерками… И добро бы ее