импровизированные каникулы, Василиса, резко выпрямившись в полный рост, громко и отчетливо произнесла: «Достопочтенный, Озем! Дорогая, Сумерла! Уважаемый, Лель! Надеюсь, никого не забыла. Я бесконечно признательна судьбе, что, начиная со вчерашнего дня, у меня заметно прибавилось кровных родственников, и действительно очень рада со всеми вами познакомиться, но я здесь не только за этим. И уж точно не собираюсь здесь задерживаться. Не хочу показаться невоспитанной и неблагодарной, но это место, на мой взгляд, слишком мрачное. Я хочу домой. У меня там школа, обязательства, друзья и дорогие мне люди. В дальнейшем, я с удовольствием увижусь с вами вновь. Но сейчас у меня есть одно неотложное дело. К Озему. Если присутствующие не против, то я бы хотела поговорить с… (в этом месте Василиса слегка запнулась) дедушкой наедине.

— Присутствующие совсем не против, — весело отозвался Озем, подхватывая Василису под локоть, — Сумерла, дорогая, распорядись насчет обеда и скажи повару, что сегодня у нас особенный гость, пусть уж он постарается. А мы с Василисой пока пройдемся по саду. У нас столько общих тем…

Увлекая Лису за собой, Озем, ни на кого больше не обращая внимания, размеренным шагом пошёл к дверям, ведущим в сад. Только сейчас девушка заметила слуг, которые открывали двери. Высокие, статные и очень привлекательные юноши с какой-то неуловимой странностью в лицах — они были словно ожившие статуи из белоснежного мрамора, волосы из нитей чистейшего серебра, а вместо глаз по два черных брильянта. Зрелище жуткое и завораживающее одновременно.

— Это вегетандры. Они не люди, не души, не ангелы, но и не демоны. Они всего лишь часть земли. Из земли вышли, в землю уйдут, как подойдет их срок.

— А они…

— Конечно, Василиса, они вполне разумны. До определенного предела, естественно. Если тебе что-нибудь понадобится, можешь, не стесняясь, к ним обращаться, они выполнят любое твое приказание. Ну да, Триглав с ними, с вегетандрами, о чём ты хотела со мной поговорить?

Василиса бросила взгляд на дворцовый сад, куда они вышли с Оземом. Он пылал поистине божественным великолепием, если не считать цветовой палитры. Всё вокруг было из разряда «тысяча оттенков серого». Угольные розы стыдливо прятались в пепельных листьях; цинковые кипарисы гордо задирали вверх свои остроконечные головы; гортензии цвета вороного крыла широко раскинули свои графитовые ветки; серебряный фонтан негромко напевал ему одному известную мелодию, оловянные лебеди безмятежно плавали меж жемчужно-дымчатых лилий в антрацитовом пруду; торфяные дорожки, усыпанные ониксовой крошкой, бежали в смоляную даль меж стройных рядов чугунных деревьев и кремниевых кустарников. Всё здесь было идеально выверено и прекрасно подстрижено, сад содержался в безупречной чистоте и порядке. Но каким же он был тоскливым. Василиса поняла, что не сможет провести здесь ни единой лишней минуты.

— Это дело привычки, — в ответ на её мысли откликнулся Озем, — за тысячи лет ко многому можно привыкнуть. Сложно, пожалуй, только первые двести.

— К счастью у меня нет столько лишних лет, чтобы я к такому привыкала, — улыбнулась Василиса. Раз мысли скрывать всё равно не удаётся, но и злиться уже не имеет никакого смысла. Пусть так, значит, разговор пойдет быстрее, тем более, что девушке здесь уже порядком надоело.

— Но ты больше не простая смертная, ты внучка самого Озема, правнучка Триглава. Не переживай, я легко устрою твоё персональное бессмертие, — голос Озема продолжал быть и насмешливым, и заботливым, и внимательным одновременно, — стоит только захотеть. Триглав не откажет правнучке в таком пустяке. Главное, что после этого мы всегда будем вместе.

— Но я не хочу! Послушайте, я почти рада, что у меня так неожиданно, ни с того ни с сего, практически на пустом месте, удвоилось количество родственников. Но я не собираюсь ломать свою жизнь только потому, что я чья-то там по случаю дочка, внучка или кто там ещё… У меня школа, семья, друзья, которым не так «посчастливилось», как мне, иметь божественную родню. Уж простите, но скажу больше — и я без этого вполне могу обойтись. Но случилось, что случилось, и я готова узнать вас поближе, хотя мне здесь совершенно не нравится. Только, прошу Вас, увольте от разговоров про бессмертие, эксклюзивную природу и прочую лабуду. Я хочу прожить предназначенные мне годы че-ло-ве-ком. Обычным. Со своими радостями, горестями, терзаниями, стремлениями, с любовью, с печалью… со всем, что к этой жизни прилагается. Надеюсь, мысль я донесла доходчиво.

— Более чем, — глаза Озема смеялись, но внутри можно было заметить еле различимое раздражение, всё-таки не каждое тысячелетие ему отвечают отказом на столь щедрое предложение, — Очень. Очень похожа на своего отца. Такая же упрямая и своевольная. Ну ничего. У нас ещё много времени впереди, глядишь и передумаешь.

«Никогда!», — быстро подумала Василиса, стараясь, чтобы Озем не смог прочитать ее мысли. С такими родственничками придется крайне быстро научиться блокировать свои размышления. Иначе, никаких нервов не хватит.

— Ну раз ты не стремишься к бессмертию, не особо мечтаешь о новых возможностях, которые могут открыться тебе по праву рода, не сильно заинтересована в общении с нами, тогда чего же ты хочешь? Судя по всему, пришла ты сюда неспроста.

— Вы правы, Озем, я пришла просить Вас вернуть академика Баюнова в мир живых на положенные ему восемьдесят пять лет.

— О как, — присвистнул подземный бог, — признаюсь, неожиданно. Но ваш Баюнов заключил сделку. Он сам, по доброй воле отдал годы жизни. К тому же, здесь его никто не обижает, к нему относятся с уважением и почтением, как того требует его положение «главного верховного советника». Если он уйдет, с кем же я буду в шахматы играть?

— Во-первых, Вы заключили эту сделку нечестно. Вы хотели сжечь Жару Абдурахмановну на костре раньше положенного ей срока. А раз Вы сжульничали, то и сделка с академиком была несправедливой.

— Предположим, но посуди сама — мы живем в подземном царстве. Сама видишь, какое всё серое и блеклое вокруг. Ладно я, я уже давно привык к этим краскам. Но Сумерла… Она родилась на поверхности. Даже за тысячу лет под землей, она не смогла сжиться с этим тотально-серым цветом. Жар-птица принесет радость в этот мир. И моя жена снова будет улыбаться.

— Значит, по-вашему, это весомая причина сжигать Жар-птицу в огне? Вы в своем уме? Не помню, чтобы боги отличались излишней жестокостью. Безразличием, да. Но изуверством…

— Люди давно забыли нас. Почему мы должны помнить про них… Почему мы должны думать о них, избавлять их от терзаний… Это не бессердечность, девочка, это взаимное равнодушие. Да и что значат страдания одного человека ради спасения целого