Персиваль осознал, что кричит слишком громко. Что ж, это было лучше, чем слышать осуждающий шёпот вокруг. Лучше, чем слышать голос собственного чувства вины. Будто оправдываясь, он добавил:

— Ты нарушил приказ! В самом деле нарушил!

— А ты — нет, — спокойно ответил Орсел. — И что тебе это дало?

Персиваль вновь почувствовал, что задыхается. Услышал, как бухает в висках кровь. Как голос — не голос Персиваля, но всё же знакомый, — требовательно приказал: «Отдайся мне. И отдай его мне!».

— Послушай, — Альбрехт Орсел, видимо заметивший что-то в глазах Перси, поднял руки. — Ты ведь и сам видел, что случилось. Ты не всё знаешь, но... Теперь мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Помог мне, чтобы всё это не оказалось напрасным.

— Помог? — Персиваль едва не расхохотался. — После того, как ты разрушил мою жизнь? После того, как ты превратил меня из солдата, из героя в...

Простого убийцу. Но он этого не сказал. Просто развернулся, сдерживая гнев, и попытался уйти. Но цепкие пальцы Орсела снова схватили его за предплечье.

— Это важнее наших сраных должностей! И генерал тебя выслушает! Ведь ты рассказал правду, поступил правиль...

Персиваль с разворота врезал Альбрехту Орселу кулаком в живот. Мужчина захрипел, забулькал, и Персиваль с силой оттолкнул его на мокрую мостовую.

— Проклятье... — Лицо Орсела скривилось от боли. И Персиваль должен был признать, что от этого стало хоть немного легче.

— Пошёл ты в бездну, ублюдок! — рявкнул он. — И не вздумай ещё раз подходить ко мне!

Его голос дрожал. Его пульсирующие пальцы дрожали. Всё внутри него трепетало от ужаса. Он... ударил старшего по званию. Хотя, похоже, теперь они были равны. Были пустым местом.

Персиваль наконец заставил ноги идти. Голосов вокруг не было, улочка затихла, погрузившись в гробовую тишину.

— Эй, Перси... — попытался остановить его Граф, но Персиваль только толкнул его плечом и направился к дороге. Поймал первый попавшийся экипаж и приказал гнать подальше от этого места.

К дому.

Глава 10. Клетка. Часть 1

По меркам Иль’Пхора поместье семьи Болло было огромным. Почти пять тысяч шагов почвы, обнесённых увитой плющом стеной, с возвышавшимися над ней маленькими башенками; тремя воротами и часовыми. Расчерченных узкими дорожками и аккуратными тропинками с коротко подстриженной мягкой травой. С тремя питьевыми фонтанами, которые, в отличии от большинства городских, работали.

Даже на Царь’Древе именье считалось бы роскошным. Над стенами возвышалось трёхэтажное здание особняка, состоявшее из двух симметричных блоков из белого камня. С широким крыльцом по середине и фасадом, оканчивающимся фронтоном, расписанным нейтральным цветочным орнаментом. Возле западных ворот жались друг к другу одноэтажные бараки. В северной части — обветшалое строение, где раньше держали птиц, и загораживающие его две мастерские — кожевника и кузнеца. Несколько тренировочных площадок, разбросанных тут и там. Стройные ряды деревьев, вдоль каждой мощённой плиткой дорожки. А между главным входом и особняком...

Там было любимое место Элизы — сад. Вернее, основная его часть.

Растения казались Элизе честными. Как и люди, они любили ласку, заботу, внимание. Любили трудолюбие. Как и люди, порой оказывались очень прихотливы и своенравны. Каждое деревце, каждый кустарник, каждый росточек требовали своего подхода. Но также и результат был прямо пропорционален приложенным усилиям, потраченному времени, опыту и умениям. Пережитым трудностям. В каждый побег был заложен заранее известный потенциал. И его раскрытие зависело только от Элизы.

На Иль’Деострите, откуда Элиза была родом, растения были повсюду. Самые разные, но её мать выращивала только одни — Сейтайи. Лиственные деревья, выше человеческого роста, с толстым стеблем, раскидистыми узловатыми ветвями и широкими резными листьями на них, исписанными узором тонких прожилок, которые в темноте слегка светились. Один раз в год, после Спуска, на ветвях созревали бутоны золотого с белым цвета, наливались и разбухали, а затем раскрывались, будто бы даже поблёскивая несколько мгновений. Она с сестрой помогала матери собирать лепестки, и они толкли их, выдавливая по капле из каждого, делая целебную настойку, которую затем их мать добавляла им в чай, если кто-то болел. И непременно молилась Богу — как она говорила, чтобы Иль’Деострит послал благословение, забирая свой собственный свет.

Элиза сомневалась в целебных свойствах Сейтайи. И всё же людские усилия превращались в эти бутоны. А они, в свою очередь, в маленькие стеклянные фиалы с прозрачной, безвкусной жидкостью. Настойка была наградой за проделанный труд. Итогом заложенного в растения потенциала. Демонстрацией того, на сколько справедлив может быть мир вокруг. Ну или, по крайней мере, на сколько справедлив он должен быть.

И потому в своих неудачах Элиза могла винить лишь себя.

Сейтайи в саду Персиваля — в её саду — умирали. Из крохотных росточков вырастали от силы до пояса, кренились под порывами ветра и неуклонно засыхали. Хлипкие и неуклюжие, они совсем не походили на те величественные деревья, что росли на Иль’Деострите. А бутоны... Было удачей, если со Спуском расцветала хотя бы дюжина цветков. А в этом году, учитывая ранний выход Иль’Пхора из облаков, она боялась, что не случится и этого.

Она трудилась не покладая рук. Ухаживала за ними в точности так, как делала её мать. Соблюдала все правила. А они... всё равно погибали. Кто-то — например её муж Персиваль — мог бы сказать на это, что в мире нет справедливости. Но она не готова была с этим согласиться. Не готова была сдаться. И была уверена, что сможет найти способ доказать его неправоту.

Элиза присыпала очередной саженец почвой. Он был последним. Последний из двадцати высаженных ей за это утро. Последний из пришедших на смену умершим на прошлой неделе деревьям. Пришедших для того, чтобы в этот раз она справилась лучше.

Девушка поднялась и наконец выпрямила затёкшую спину. Накатила приятная усталость, какая бывает только после хорошо выполненной работы. Шёл мелкий, не по-зимнему тёплый дождь. Оседал на разгорячённой работой коже. Ветер принёс звуки боя с тренировочной площадки рядом: обрывистый лай команд инструкторов, нестройный стук деревянных мечей. Аллек, её сын, прямо сейчас был там. Один из суровых, выбранных лично Персивалем инструкторов выстругивал из него точную копию его отца. Выковывал на радость самому Аллеку.

Элизе не хотелось об этом думать. Не сейчас. Сейчас ей требовалось что-то хорошее. Что-то, что придаст ей сил. Поэтому она подошла к самой высокой Сейтайе, кроной доходившей ей до подбородка, и