Дункан активно жестикулирует, и Рубен внимательно следит за его руками. Они склоняются все ближе друг к другу, адвокат прикрывает рот рукой.

Через несколько минут возвращается Сара и отвечает на мой немой вопрос:

– Это не сторона обвинения, просто моя знакомая.

Я моргаю, стараясь успокоиться.

Возвращается Дункан. Он какой-то ссутулившийся, будто на него только что кто-то накричал. Рубен передает мне чашку кофе – мою последнюю на свободе? – и я беру ее с благодарностью по взгляде. Дункан улыбается мне ободряюще. Ругаю себя, что снова все выдумываю. Вот и сейчас успела увидеть негатив, которого не было, в том, как Дункан потирает лоб. Волнуюсь, что он будет неспособен защитить меня, потому что сам не верит в мое дело.

– Мне нужно в туалет, – бормочу я, желая хоть на минуту, на последнюю минуту перед судебным слушанием побыть одной.

– Я должна пойти с вами, – говорит Сара. – Суд хочет держать вас вдали от свидетелей и присяжных.

– Присяжных, – повторяю я эхом.

Не думала о них, но, конечно, должны быть и присяжные. Двенадцать мужчин и женщин собрались здесь, чтобы осудить меня за то, что я сделала.

– Смотрите, – говорит Сара, прерывая мои мысли. Она указывает на какую-то метку на стене, расположенную высоко над входом в зал заседаний. – Это обломок от бомбы, взорванной боевиками Ирландской республиканской армии. Тогда пострадало двести человек, а умер только один человек, да и тот от сердечного приступа.

Я смотрю на этот обломок. Если он смог сохраниться – этот бесполезный символ непонятно чего, – думаю, тогда и я смогу.

Сара берет меня за руку и ведет в туалет. Манжеты моей белой рубашки жесткие и топорщатся вокруг моих запястий.

Но в этот момент я вижу ее. Мы могли быть людьми, чьи пути пересеклись на переполненной железнодорожной станции или в аэропорту. Она одета в длинный серый кардиган, иногда она прячет кисти в рукава, как это мог бы делать ребенок в поисках комфорта. Ее волосы длинные и гладкие, глаза подведены, как у Клеопатры. Она так похожа на Имрана.

Она меня не видит, не узнает. Не могу заговорить и втягиваю голову, но не перестаю смотреть ей вслед. Мне жаль, думаю я, мне так жаль.

Сара убеждается в том, что кабинки туалетов пусты, и потом ждет меня снаружи. Смотрю на себя в зеркало. Я выгляжу старше. Интересно, есть ли зеркала в тюрьме? Может быть, они слишком опасны, их слишком легко разбить. И возможно, пройдут годы, прежде чем я снова смогу посмотреть себе в глаза. Кажется, я сижу в уборной лет сто, Сара, наверное, гадает, чем я занимаюсь, но мне все равно. Мою руки, притворяясь, что это маленькое мыльце из отеля, заглядываю в каждую кабинку и успокаиваю себя, глядя в зеркало. Все это занимает по меньшей мере десять минут.

Когда я выхожу, то замечаю, что что-то в поведении Сары изменилось: жесты более резкие. Она ведет меня к отдельному столику, Рубен и Дункан сидят напротив нас за другим столом.

– Джоанна, – говорит Сара, – послушайте меня внимательно. – Она судорожно вздыхает, и кажется, что мое тело знает, что она скажет еще до того, как осознает мозг. – Обвинение предложило сделку, основанную на признании вины.

Я не удивлена, поскольку знала, что так и будет. Сара предупреждала, что они могут предложит сделку после того, как изменят обвинение.

– И я думаю, что следует ее принять.

Она выглядит так, словно только что бросила гранату. Я безвольно опускаю руки, шокированная и испуганная. А потом, как будто бы он уже все знает, рядом со мной появляется Рубен. Он фыркает от раздражения.

– Признать?!

– Они предложили лучшую сделку, чем я думала, – объясняет Сара. – Изначально они предлагали вернуться к статье восемнадцать, но я была очень настойчива. Намекнула на вашу заинтересованность, и они предложили статью двадцать.

– Двадцатую статью? Почему вы решили, что я буду в этом заинтересована? Я хочу иметь право голоса на моем же процессе.

– Это обвинение по менее тяжкой статье. Помните ту шкалу, которую я вам показывала? Статья двадцатая – это тяжкие телесные повреждения, Джо.

– Тяжкие телесные повреждения, точно.

– Думаю, что вам следует признать себя виновной, – повторяет Сара, глядя мне в глаза.

Никогда не забуду ее взгляд. Жалость, печаль и вина одновременно. Будто перед ее глазами самая печальная картина, которую только можно вообразить. Ворующий хлеб бездомный малыш в Алеппо. Но кроме жалости есть что-то еще в ее взгляде и напряженных уголках рта. Кажется, это облегчение. Она рада, что все это происходит со мной, а не с ней.

– Признать себя виновной – сейчас? – переспрашиваю я. – Мы же только собираемся начать, и вся эта проделанная работа…

Мои слова звучат жалко, но я думаю обо всех ее заметках, доказывающих, что это было ошибка; аргументах, насколько небезопасно чувствуют себя женщины, идущие домой ночью в одиночестве, насколько они склонны к преувеличениям. «Они не в рамках правового поля, – поясняла тогда Сара, – но это аргументы». Я думаю о заключениях экспертов и пачках бумаг, принесенных в суд в портфелях. И все ради чего? Кажется странным думать о проделанной работе, а не на том, что меня могут отправить в тюрьму. Но я именно этим и занимаюсь и не могу остановиться.

– Ваш приговор будет уменьшен на одну десятую за признание вины в зале суда, – говорит Сара. – И я даже не надеялась, что они предложат статью двадцать.

– Каким может быть приговор?

– Максимальные срок – что маловероятно – до пяти лет.

– А что будет за попытку убийства?

– Шесть лет минимум. Но в вашем случае – лет десять.

Я закрываю глаза. Надо было спросить еще месяц назад, подготовиться, не игнорировать.

– Поэтому они изменили статью, по которой вас обвиняют, – говорит она. – Чтобы вы с большей вероятностью заключили сделку. И это хорошая возможность. Они сильно снизили планку, Джо.

Я замираю. Сара воспринимает это как недопонимание и протягивает мне руку, как знак примирения. Рубен рядом со мной неподвижен. Его шея покрывается пятнами, как всегда, когда он начинает закипать. Краска подбирается к его ушам. Он паникует, как и все мы. Он думает, что я отправлюсь в тюрьму.

Перехватываю взгляд Сары. Пришло время вопроса, который я должна была озвучить месяцы назад.

– Что бы сделали вы? – спрашиваю я.

– Смотрите, Джо, – говорит Сара и потом, точно так же, как сообщающий плохие новости доктор, тянется через стол и берет меня за обе руки.

Рубен отодвигается с пути, смущенный. За нашими спинами появляется Дункан и слегка откашливается. Но для меня есть только мы с Сарой.

– Скажем так, есть следующие три года. И есть следующе двадцать лет. Выберите один вариант.

– Понятно.