– А вам что за дело? – резко спрашивает она.

Его глаза округляются. На мгновение Доре кажется, что он впечатлен ее эмоциональной вспышкой, но потом она замечает взгляд Эдварда: судя по его лицу, он сконфужен, даже пристыжен, и вдруг на нее наваливается невероятная усталость. Не стоило ей опускаться до уровня мистера Эшмола. Совсем не стоило.

– Да, – отвечает она, смягчившись. – Конечно, уверена. Там ничего не было. Я бы заметила, уверяю вас.

– В таком случае, – отзывается друг Эдварда, – это останется тайной навсегда.

Мистер Эшмол поднимает со стоящего рядом с его креслом столика бокал и, улыбаясь, подносит ко рту. Сквозь окна в комнату пробиваются прямые, как прутья, лучи полуденного солнца. Один такой луч падает в бокал мистера Эшмола и, преломляясь сквозь хрусталь, разбрасывает янтарные бриллианты по его подбородку.

– Что с тобой такое?

Не успела затвориться дверь за Дорой, как Эдвард поворачивается к Корнелиусу. Ему стыдно, ему чертовски стыдно за то, что с женщиной, которую он обожает, так холодно и бессердечно обошлись.

– Как ты мог столь грубо вести себя с мисс Блейк?

Корнелиус глубже садится в кресло, с которого он даже не удосужился встать, когда Эдвард повел Дору к двери.

– Я не был груб.

– Был. И ты это знаешь.

– А разве не было грубостью с ее стороны появиться в моем доме без предупреждения? – парирует Корнелиус, доливая себе вина из графина. – Когда в следующий раз увижу Фингла, сделаю ему нагоняй. У него нет права давать мой адрес без разрешения.

– Ты этого не сделаешь, – говорит Эдвард, усаживаясь на стул, где только что сидела Дора. Сиденье еще теплое. И здесь еще витает легкий аромат лилий. – Он любезно поступил, что помог ей найти меня, – очевидно, она нуждалась в моей помощи.

– О, так тебе это льстит!

Эти слова произнесены с усмешкой. Но Эдвард не обращает на них внимания.

Он надеялся, очень надеялся, что подозрения Доры будут развеяны, что прегрешения Иезекии Блейка сведутся лишь к торговле подделками, не более того. Но, похоже, это уже неопровержимый факт. Гоф, думает Эдвард, усмехаясь про себя, будет просто на седьмом небе, когда он ему об этом сообщит. Можно по крайней мере возблагодарить судьбу за то, что для Доры дело приняло столь удачный оборот. И это некоторым образом успокаивает его совесть.

– Не могу выразить, какое для меня облегчение, что леди Латимер купила один из ее эскизов, – признается Эдвард Корнелиусу. – Именно в поддержке и нуждается мисс Блейк. Надеюсь, за этой последуют и новые продажи. И судя по тому, что нам только что рассказала мисс Блейк, ей требуется как можно скорее обезопасить свое будущее, в случае если дядю изобличат. – Эдвард мрачнеет. – Дозволив открыто выставить этот пифос на публике, где его могут узнать, он пошел на смелый шаг. Так сильно рисковать…

– Триста фунтов. Многие пошли бы на такой риск и за меньшую сумму.

Эдвард задумчиво трет большим пальцем подбородок. Если Иезекия будет разоблачен после этого суаре, Дора неминуемо окажется в опасности.

– Я по-прежнему намерен оказать ей помощь, Корнелиус.

– А я по-прежнему не уверен, что она этого заслуживает.

И снова эта его усмешка. Эдвард от негодования цепенеет.

– Я изложил тебе свой план. Дора дала согласие на использование мной ее рисунков пифоса, даже не зная заранее, как и для чего я собираюсь их использовать. – И тут у него внутри все переворачивается, настолько ему стыдно за себя. – Но я твердо решил не упоминать фамилию Блейк. Я не поставлю Дору в неловкое положение, я помогу ей. И, когда передо мной откроются двери Общества, она сможет рисовать для меня. Мы создадим некое партнерство, которое позволит мисс Блейк уйти из магазина и обеспечит ей полную независимость.

Наступает долгое колючее молчание. Потом сухое:

– Понятно.

Эдвард слышит в голосе Корнелиуса недоверие и даже неодобрение. Он бросает на друга умоляющий взгляд.

– Корнелиус, если бы ты был там вместе с нами… Совершенно же очевидно: она понятия не имела, что ее дядя прячет в подвале. Даже не догадывалась!

– И почему ты так в этом уверен?

– Я просто уверен.

– Это не ответ.

Какое-то время Эдвард глядит в камин. К нему вновь возвращаются воспоминания об одиночестве, о гибельном ужасе и о том, как он кричал и кричал без умолку во тьме, которая, казалось, дышала как живая…

– Она в западне, – тихо произносит он. – Я это понимаю лучше, чем кто бы то ни было. Я должен ей помочь. Как ты помог мне.

При этих словах Эдварда лицо Корнелиуса захлопывается, словно створки раковины. Он смежает веки, глаза превращаются в тонкие щелочки, а потом снова распахиваются.

– Я просто ей не доверяю, Эдвард. Лично я считаю, она виновна так же, как и ее дядя.

Эдвард вздыхает. Больше ему нечего сказать, даже нет смысла пытаться – и двое мужчин погружаются в молчание. Огонь трещит в очаге, и Эдвард, задумавшись, слегка прикусывает изнутри щеку.

Он вспоминает о своей аудиенции у Гофа сегодня утром: как он положил черную записную книжку со своим описанием пифоса на письменный стол и осторожно пододвинул ее к Гофу и как тот внимательно читал его записи.

– Вам ответил сэр Уильям? – спросил у него директор.

– Нет, сэр. Я написал ему, но пока не получил ответа.

– Он придет со временем. Его возвращение из Италии означает, что здесь весьма нуждаются в его услугах. Сейчас, насколько я слышал, он занимается приведением в порядок своих дел, а их немало. В декабре мистер Гамильтон потерял груз антиквариата, когда перевозивший его транспортный корабль затонул у островов Силли.

– Это ужасно.

– И не говорите. Но я прошу вас проявить терпение. Когда речь идет о греческих артефактах, Гамильтон делает стойку, словно гончая. И на вашем месте я бы продолжил двигаться дальше. Каковы ваши следующие шаги?

Эдвард инстинктивно догадался: это проверка. Проба его знаний и его искренности.

– Я бы хотел продолжить изучение образцов глины, чтобы определить географический ареал ее происхождения. Без этих результатов, полагаю, я не смогу сколько-нибудь продвинуться в своих изысканиях.

– Очень хорошо, – кивнул Гоф. – Наши ученые вам помогут, я это устрою. Узнали ли вы хоть что-то о том, каким образом был добыт этот пифос?

Эдвард замялся.

– Мне стало известно о трех мужчинах, которые могли бы, вероятно, пролить свет на то, откуда он взялся. Точнее, как он был приобретен.

– Тогда поторопитесь, мистер Лоуренс, – с этими словами Гоф вернул Эдварду его черную записную книжку. – В таких делах нельзя терять ни минуты.