– Извините, мисс. Я меняю повязку каждые несколько часов, но рана продолжает сочиться.

Дора вспыхивает, устыдившись.

– Простите меня. Я не хотела вызвать у вас чувство неловкости.

Повозка подскакивает на ухабах. Эдвард смотрит на мистера Кумба и, похоже, впервые замечает его перевязанное запястье.

– Что с вами случилось, сэр? Если об этом уместно спрашивать.

Возница фыркает и дергает поводья. Повозка медленно поворачивает.

– Не стоит церемониться со мной, сэр, как будто я вельможа. – Он мотает головой. – Что со мной случилось, спрашиваете? Да вот этот проклятый груз и случился!

Дора слегка вздрагивает.

– Пифос?

– А, вот, значит, как эта штука называется. Я ее сам добыл, вместе с братьями, но клянусь Богом, знай, как все повернется, в жизни бы не согласился на такое дело!

Эдвард наклоняется к нему.

– Так это вы его приобрели?

Позади них раздается кашель.

– Кумб, – чуть повысив голос, говорит Тибб, как бы предупреждая его. – Я бы на твоем месте поменьше болтал.

– А мне-то что? – огрызается Кумб. – Эта девушка – племянница Блейка, Джонас. Ей бы надо это знать…

– Знать что? – встревает в их беседу Дора, но Тибб уже привстает в повозке, одной рукой опираясь на пифос, отчего прикрывающая его простынка съезжает набок, а другой вцепившись Кумбу в плечо. – Тебе бы лучше держать язык за зубами. – И потом обращается к Доре: – Прошу прощения, мисс Блейк, не наше дело распространяться про эту вазу. Вы должны нас понять… вы тут совершенно ни при чем. Просто с ней связаны кое-какие обстоятельства, к которым я предпочел бы не иметь отношения.

– А разве вы уже не имеете к ним отношения? – оборачиваясь к нему, спрашивает Дора.

Мистер Тибб склоняет голову.

– Думаю, имею. Только я бы не стал об этом откровенничать.

– Но…

Мистер Тибб отворачивается и снова садится на обрывки судового такелажа, сложенные на полу повозки. Дора глядит на мистера Кумба; он неотрывно смотрит на дорогу, его крепкие челюсти сомкнуты. Она обменивается взглядом с Эдвардом. Его брови поднимаются вверх, он едва заметно качает головой, и Дора откидывается на спинку сиденья, погружаясь в свои тревожные мысли.

Городской особняк – а скорее вилла – леди Латимер фасадом обращен к реке. К вилле ведет мощенная булыжником полукруглая подъездная дорога, тянущаяся через безупречно подстриженную зеленую лужайку, в центре которой возвышается затейливой формы фонтан с лениво журчащими струями. Если Клевендейл, особняк Корнелиуса Эшмола, показался Доре величественным, то этот в сравнении с ним – настоящий дворец. За чугунными воротами высится белое здание, воплощающее в себе все архитектурное великолепие. Крупные римские колонны обрамляют массивные двойные двери, которые практически мгновенно распахивают два ливрейных лакея.

Эдвард помогает Доре сойти с повозки, и она невольно любуется красотой молодых слуг. Оба высокие, миловидные, почти кукольной внешности, они облачены, в точности как Горацио и приехавший сегодня утром в магазин слуга, в шалфейно-зеленое с головы до ног. Леди Латимер, похоже, доставляет удовольствие украшать себя не только изысканными платьями и драгоценностями.

Из раскрытых дверей появляется Горацио собственной персоной – он аккуратно держит в руках серебряное блюдо и отвешивает гостям короткий поклон.

– Мисс Блейк, добро пожаловать. Ее светлость желает, чтобы вы прочитали это письмо и дали свой ответ прежде, чем отбудете.

Дора впервые слышит голос Горацио и, беря с подноса записку, успевает всмотреться в идеальные черты его красивого, гладкого лица.

– Вы и ваш спутник приглашаетесь пройти в дом и ожидать там, покуда груз не будет внесен со всеми предосторожностями в бальный зал.

Подчеркнутая чопорность Горацио, его мелодичный мягкий голос, столь же уверенный, сколь и благовоспитанный, – отвлекают Дору. Словно во сне, она оборачивается к Эдварду, но его рядом нет. Оказывается, он увлечен беседой с Кумбом.

– Эдвард?

Он смотрит на Дору, и лицо его вспыхивает. Потом Эдвард засовывает карандаш и черную записную книжку в карман и спешит к ней.

– Прошу прощения! – Эдвард улыбается, но улыбка его слегка неестественная, натянутая. – Все в порядке?

– Да, – отвечает Дора. Она расспросит его об этом позднее.

– Нас пригласили подождать в доме.

Горацио склоняет красивую голову.

– Прошу вас обоих следовать за мной.

Он вводит их в роскошную прихожую, вымощенную белым мрамором, отполированным настолько, что Дора видит в плитах свое отражение. Она искоса смотрит на Эдварда, но он кажется совершенно равнодушным, словно подобное богатство для него привычное зрелище. Лакей подходит к двойным стеклянным дверям и резким движением распахивает их настежь.

– Украшение следует установить вон там, – говорит Горацио, жестом указывая на помещение со сводчатым потолком. В центре похожей на пещеру залы Дора замечает большой круглый постамент, стоящий почти вровень с отполированным полом и накрытый куском темно-синего бархата.

– У ее светлости грандиозные планы относительно вашей посылки – ее изысканно украсят и доведут до безупречного совершенства. Но пройдемте сюда, – добавляет он, указывая на пару стульев палисандрового дерева с высокими спинками. – Извольте подождать здесь, и я принесу вам освежительные напитки.

Дора, не в силах вымолвить и слова, глядит на его удаляющуюся спину. Горацио ее зачаровывает. Какая речь! Она-то привыкла к простонародному говору лондонских торговцев, а не к цветистым речам, произносимым сладкоголосыми лакеями. Эдвард сидит рядом, насупленно разглядывая свои колени.

– А вы, похоже, не так, как я, впечатлены столь богатой обстановкой!

Эдвард вздрагивает, и Дора понимает, что вторглась в его мысли.

– О! – он безо всякого интереса озирается вокруг. – Не подумайте, что я не способен оценить этого великолепия. Но понимаете ли, Корнелиус… Мы с ним выросли в поместье, весьма схожем с этим домом. В Стаффордшире.

Это ее удивляет.

– Да что вы! – Тем временем мистер Кумб, мистер Тибб и их помощники волокут пифос от входных дверей через прихожую к бальному залу. – И как так получилось?

Эдвард неловко ерзает на атласном сиденье.

– Я был сыном конюха старого мистера Эшмола. Мистер Эшмол бывал частенько в отъезде, и Корнелиус приглашал меня в их дом. Я провел там немало счастливых часов. Иногда и ночей. – Он умолкает, переводит дыхание. Дора наблюдает, как на его лице, сменяя друг друга, играют разные эмоции, точно лучи солнца, пробивающиеся сквозь оконную решетку. – Как вы уже успели заметить, мы с Корнелиусом очень близки. Он мне как брат. Но я всегда чувствовал себя… посредственностью рядом с ним. – Эдвард снова мрачнеет. – Не то чтобы меня коробило его богатство, он всегда был весьма щедр ко мне, но я казался себе ребенком, живущим в выдуманном мире. Мне было неуютно в столь роскошной обстановке. Я был там чужаком. Я никогда не чувствовал себя самим собой, если вы понимаете, о чем я говорю. Вы понимаете?