такую же операцию, значит, я тоже переживу. Она приподняла руку в гипсе и сказала, что перелом ее беспокоит гораздо сильнее. Хочешь что-нибудь мне написать? Я взяла с тумбочки маркер и написала на гипсовой повязке: Я люблю тебя, тетя Тина! Она посмотрела на надпись и сказала: Я тоже тебя люблю. Она попросила принести ей из столовой длинную палочку для размешивания, чтобы чесать руку под гипсом. Этот зуд сводит ее с ума. Я спросила: Что это за цифры? Она сказала, что записала на гипсе мобильные номера Шейлы и Эстер, ее дочерей, моих двоюродных сестер. Они обе старше меня и Лени, младшей дочери тети Тины, которая покончила с собой. Когда мы с Лени были маленькими и Шейлу с Эстер просили за нами приглядывать, они выдавали нам по большому пакету мармеладных конфет – в качестве взятки за молчание – и убегали гулять со своими парнями. Убедившись, что старшие сестры ушли, мы с Лени тайком выбирались из дома и бродили по городу сами, без всякого присмотра, пока не съедали все конфеты и не звучала сирена пожарной части, сообщая, что детям пора по домам. Тетя Тина попросила принести ей кофе из «Старбакса». Только не говори медсестрам. Принеси потихонечку, так чтобы никто не увидел. Черный, без сахара. Маленький стаканчик. Я сказала, что без проблем. Я сегодня – разносчик-контрабандист. Все будет сделано в лучшем виде.

Я подошла к сестринскому посту и спросила, известно ли, когда у моей тети будет операция. Мне сказали, что завтра. В шесть утра. Оперировать будет доктор Кеворкян. По крайней мере, мне так послышалось. Я вернулась в тетину палату и сказала: Стало быть, завтра! В моем голосе явственно слышались нотки истерики.

Да, ответила тетя Тина. Завтра ложусь под нож. Мне изрисовали всю грудь, обозначили пунктирные линии, где будут резать. Смех, да и только.

Я спросила, приедут ли ее дочери, мои сестры.

Она сказала, что Шейла и Фрэнк приезжают сегодня, ближе к концу дня.

Я отправила Шейле письмо с телефона, попросила прислать номер рейса и время прилета. Я их встречу в аэропорту. Фрэнк – муж тети Тины, мой дядя. Он еле ходит из-за диабета, но все равно прилетит в Виннипег, чтобы быть рядом с женой. Я наклонилась поцеловать тетю Тину. Она меня обняла – на удивление крепко для пациентки кардиологического отделения, готовящейся к операции на сердце, – и посмотрела мне прямо к глаза. Йоланди, сказала она, передай Эльфриде, что я ее очень люблю. И я знаю, что она меня тоже любит. Ей нужно это услышать.

Я сказала, что обязательно все передам, и собралась уходить.

И еще, добавила тетя Тина. Не зря же мы Лёвены! (Это их с мамой девичья фамилия.) Что значит Львы!

Я улыбнулась, кивнула и вышла в коридор, где сообщила проходившей мимо медсестре, что моя тетя – царица джунглей, так что с ней следует обращаться бережно и осторожно. Она рассмеялась и игриво толкнула меня в плечо. Медсестры в кардиологии – веселые и дружелюбные, не то что в психиатрическом отделении.

Если вам придется ложиться в больницу, постарайтесь сосредоточить всю боль именно в сердце, а не в голове.

13

Аэропорт, дверь машины, занавеска для ванны, согласие на развод. Так я бормотала себе под нос, спускаясь в лифте на первый этаж. Нужная кнопка нажалась не с первого раза, и меня это взбесило. Аэропорт, дверь машины, согласие на развод. И что-то еще, только я не смогла вспомнить, что именно. Я отправила сообщение Джули, спросила, сможет ли она со мной встретиться через час в гриль-баре «Коридон». Мы с ней хлопнем по рюмке текилы – потому что в древнем журнале «Хозяюшка», который я откопала в приемной кардиологического отделения, было написано, что развод надо праздновать, а не испытывать стыд, вину и угрызения совести, – а потом она составит мне компанию, пока я буду заниматься своими делами. Джули ответила сразу, написала, что она сейчас в «Легионе», со своими коллегами с почты, на какой-то мясной лотерее, уже изрядно нетрезвая, и что за ней можно заехать в любое время.

В кафетерии я взяла два сэндвича с яичным салатом и один с ветчиной, пару яблок, пакет чипсов – никто из нас не ест чипсы – и большую бутылку воды. Заглянула в «Старбакс», взяла кофе для тети Тины. Снова поднялась в кардиологическое отделение, и, пока ехала в лифте, прислонившись лбом к холодной стальной обшивке на стене, мне вдруг подумалось, что надо бы попытаться найти Бенито Зетину Морелоса и спросить у него, что он думает об убийстве моей сестры. Мне нужен был кто-то, кто подсказал бы, что делать.

Бенито Зетина Морелос был профессором философии на моем курсе. Я посещала его семинары по медицинской биоэтике в то самое время, когда ссужала Джейсона, будущего автомеханика, конспектами по канадской литературе. Бенито Зетина Морелос был экспертом по этим вопросам, писал статьи и участвовал в телепрограммах, рассказывал об эвтаназии и прочих вещах, так или иначе связанных с правом человека на смерть. Он сам учился в Оксфорде. Однажды на семинаре он начал рассказывать о своем бывшем сокурснике, менноните, учившемся по стипендии Родса, который не сумел справиться с предоставленной ему свободой – это было в шестидесятые или семидесятые годы, – пристрастился к наркотикам и умер во цвете лет. Это был мой троюродный или четвероюродный брат, один из четырех сотен дальних кузенов. Когда я была маленькой, мама рассказывала о его злоключениях, а спустя несколько лет профессор Бенито Зетина Морелос привел его в качестве примера, что бывает, когда человек бросается из одной крайности в другую. Мы все были уверены, что тот кузен умер от передозировки наркотиков, но никто не знал наверняка, потому что его убитые горем родители не захотели, чтобы ему делали вскрытие; они просто хотели вернуть его тело домой и похоронить на скромном меннонитском кладбище рядом с нашей крошечной деревенской церквушкой. Сейчас я отчаянно нуждалась в советах Бенито Зетины Морелоса. Я знала, что он живет в Виннипеге, и раньше неоднократно встречала его на улицах города, когда он выгуливал свою собаку и одновременно читал на ходу. Если он был без собаки, то обычно вышагивал вокруг стадиона у старшей школы Кельвина, всегда с книгой в руках, часто – с ручкой во рту. Значит, аэропорт, дверь машины, согласие на развод, Бенито Зетина Морелос. Занавеска для ванны!

Я отдала тете кофе, снова поцеловала ее, хлопнула по ладони: дай пять. Мы немного поговорили о жизни, о ее непредсказуемости и о том, как смешно она выглядит под определенным