Я не знаю. Я не могла на нее смотреть. Ее глаза были огромными. Ее ногти больно впивались мне в руку.

Йоли, сказала она. Я боюсь умирать в одиночестве.

Тогда, может быть, и не надо умирать?

Йоли, пожалуйста. У меня ощущение, что я молю о пощаде.

Ладно, но Ник сразу заметит, что тебя нет. Он сразу бросится тебя искать и найдет, как-то он сообразит… наверняка будет какой-то бумажный след… И тогда он меня возненавидит, а у мамы будет сердечный приступ, и не факт, что в Швейцарии что-то получится. Это все полный бред, Эльфи, это смешно. Нельзя просто взять и сбежать в Цюрих под покровом ночи. Это же не бассейн в соседнем дворе…

Йоли, если ты меня лю…

Я тебя ЛЮБЛЮ! Боже правый!

Мне было слышно, как мама спокойно, но убийственно твердо беседует с медсестрой в коридоре. Она говорила, что врач уже несколько дней не приходит к Эльфи. Медсестра отвечала, что врач очень занят. Мама сказала ей то же, что говорила мне вечером накануне: Ведь она – человек. И относиться к ней надо по-человечески. Медсестра была другая, не Дженис. Мама спросила, где Дженис. Медсестра, которая не Дженис, сказала маме, что она с ней согласна, Эльфи – человек, но она также и пациентка в больнице, и от нее ждут, что она будет взаимодействовать с персоналом. Мама спросила: Зачем? Как желание взаимодействовать связано с ее выздоровлением? Это что, показатель психического здоровья, или вам просто нужно, чтобы все до единого пациенты слушались вас беспрекословно и вы могли их контролировать посредством лекарств и запугивания? Она будет есть, когда ей захочется есть, а не когда ей велят. Как вы сами, как я. И если ей не хочется разговаривать с вами, то что здесь такого? Моя дочь умнее вас всех, вместе взятых…

Мама! – крикнула я. Иди к нам. Мама вошла в палату, а медсестра сбежала на пост.

Здравствуй, милая, сказала моя мама и поцеловала Эльфи в лоб. Эльфи улыбнулась, поздоровалась, спросила, все ли у нее в порядке, и сказала, что была потрясена известием о тете Тине и ее операции.

С Тиной все будет в порядке, сказала мама. У меня была точно такая же операция, помнишь? После сафари. Ты как сама? Эльфи пожала плечами и оглядела свою убогую палату с таким благоговением, словно это был один из величайших соборов Европы.

Напомни, как называется это стихотворение, обратилась я к маме.

Она озадаченно нахмурилась. Какое стихотворение?

Стихотворение Эзры Паунда. Твое любимое.

А! «На станции метро»?

Да, оно. Чем оно тебе нравится?

Я не знаю, сказала мама. Оно короткое. Она рассмеялась. А почему ты спросила?

Не знаю, сказала я. Просто так. Почему-то вдруг захотелось спросить. Сегодня мне надо подписать согласие на развод.

Брак, заключенный в Лас-Вегасе, был настоящим? – спросила Эльфи и обратилась к маме: Ты знала, что Паунд поддерживал фашистов?

Милая, медсестры хотят, чтобы ты хоть что-нибудь ела, сказала мама. Нет, я не знала, что он был фашистом!

Как там племянники? – спросила у меня Эльфи.

Мама тоже повернулась ко мне.

Хорошо, сказала я. Думаю, хорошо. Уилл приехал в Торонто присматривать за Норой. Сегодня он собирался пойти на политический митинг. Будет протестовать. В сети проходит прямая трансляция с места событий.

Это как? – удивилась мама.

Можно смотреть, что происходит на митинге в реальном времени. Смотреть на компьютере.

Боженьки, сказала мама. По какому каналу?

Эльфи улыбнулась бледной улыбкой и попросила передать привет Уиллу и Норе. Спросила, что было на митинге, когда я в последний раз проверяла трансляцию. Солнышко, у тебя сегодня тяжелый день, сказала мама. Мы обе уставились на нее. Они лопают воздушные шарики и лежат на газоне в спальных мешках, сказала я. Приезжала полиция, но сразу уехала, так что там непонятно. Уилл говорил, что они сразу уйдут, если полиция их попросит. А против чего протестуют? – спросила мама. Я точно не знаю, сказала я. Что-то, связанное с тюрьмами и охраной правопорядка. Он теперь анархист.

Уилл – анархист?! – воскликнула мама. О, нет!

Мам, я шучу. Я сама толком не знала, шучу или нет. Я совершенно забыла о маминых ассоциациях с убийцами-анархистами. Мама ушла в туалет, и я шепнула Эльфи: Дай мне подумать. И сама тоже подумай, хорошенько подумай.

Йоли, сказала она. Я уже думала.

Да, я знаю. Но подумай подольше. Или перестань думать и начни просто наблюдать за происходящим вокруг. Я не могу ничего делать без Ника – однозначно нет, – и вообще это безумие. Это не…

Почему нет? – перебила меня Эльфи. Я не ребенок. Мне не нужно его разрешение, чтобы куда-то поехать. Да, я хочу, чтобы он был рядом, но он не поймет. Он не даст мне исполнить задуманное. Мы можем поехать сейчас, пока он в отъезде.

Нет.

И что значит «перестань думать»? Нельзя перестать думать. Даже если в голове пусто, мыслительные процессы все равно идут…

Да, но тебе разве не хочется, чтобы…

Давайте-ка я схожу в кафетерий и принесу нам обед, сказала мама. Мы не заметили, как она вернулась в палату. Поедим прямо здесь, все вместе! А на обратном пути я еще загляну к Тине.

Тебе не дадут принести еду, сказала Эльфи. Они требуют, чтобы я ходила в столовую по часам.

Я принесу контрабандой, сказала мама.

Давай я схожу, вызвалась я. Ты еле дышишь. Не хватало еще, чтобы тебя тоже забрали в больницу. И у меня есть рюкзак. Есть где спрятать еду.

В палату вошла медсестра с огромным букетом. Вот вам передали, сказала она. Разве не красота?

Красота, согласилась мама. Я улыбнулась, кивнула и наклонилась понюхать цветы.

От Джоанны и Экко. Экко ее муж? – спросила я. Эльфи кивнула. Медсестра сказала, что поищет большую вазу. Я горячо ее поблагодарила. Мне хотелось, чтобы она убедилась, что в нашей странной семье есть и нормальные люди.

Чудесный букет, да, Эльфи? – сказала мама. Какие у тебя заботливые друзья!

Смотрите, какие яркие голубые цветы, сказала я. Разве такие бывают?

Солнышко, сказала мама. Голубые цветы есть в природе. Они вроде бы символ чего-то там… В поэзии.

Символ?

Кажется, поэтического вдохновения, сказала мама. Или стремления к недостижимому и бесконечному. Die blaue blume[24].

Можешь их унести? – попросила меня Эльфи. Можешь убрать их отсюда?

Я влетела в палату к тете: Та-дам! – и положила огромный букет на тумбочку у ее койки. Боже мой! Какая прелесть! – воскликнула тетя Тина и рассмеялась. Это от Эльфи, сказала я.

Я сказала, что мы все волнуемся из-за ее операции и сейчас мы с Эльфи и мамой быстренько пообедаем, а потом мы с мамой придем навестить ее уже по-настоящему. Как полагается. Она опять рассмеялась и махнула рукой, мол, ерунда. Нет никаких поводов для волнений. Твоя мама пережила точно