— Конечно, мой любимый муж, — с непроницаемым лицом ответила девушка. — Я исполню свой долг. Ты можешь не волноваться об этом.

* * *

В то же самое время. 19 января 639 года. Аббатство Сен-Дени. Недалеко от Парижа. Нейстрия.

Она истово молилась, жадным взглядом впившись в изображение святого Дионисия, который взирал на нее с грустной понимающей улыбкой. Здесь, прямо в шаге от нее, лежали его мощи, обретенные совсем недавно. Королевская казна оплатила реликварий, искусно сделанный из чистого серебра, куда и положили часть его нетленного тела. Она уже в сотый раз покрыла поцелуями потемневшее серебро святыни и облила его слезами, но все было напрасно. Ее муж умирал. Здоровяк, которому лишь недавно минул тридцать один год, тяжело заболел. Проклятая дизентерия! Она косила и знать, и простолюдинов. Господь милосердный обрушил на Галлию множество напастей. От чего только не умирали короли франков! И от чумы, и оспы, и от ножа убийц, и от яда в кубке вина. Бывало всякое. Кое-кто даже от старости умудрился помереть, как оба Хлотаря. Лекари, наслушавшись бредней из варварской Братиславы, стали говорить, что эта болезнь происходит от дурной воды и грязи, да только ложь это всё! Ложь и грех великий! Потому как все болезни даны нам господом как испытание и наказание за жизнь неправедную. Так святые отцы говорят! А был ли ее муж святым, несмотря на то, что украсил церкви, жаловал монастырям виллы казненных нобилей и щедро раздавал милостыню? Нет, конечно. Он был грешник, наполовину язычник, живший в блуде с множеством женщин. И это погубило его. И ее тоже погубит, если она допустит ошибку. И ее маленького сына тоже. Она кожей чувствует жадные взгляды, что бросают на земли Нейстрии алчные австразийские лейды. И бургундцы… И бретонцы… И аквитанцы… И фризы… И даны… И норвежцы… И мелкие короли-разбойники из Британии. Господи боже! Да как же ей выстоять в этом мире одной?

— Королева! — майордом Эга почтительно встал с ней рядом. — Его величество зовет вас и сына. Проститься хочет. Он уже последнее причастие принял.

Нантильда встала с колен и вытерла злые слезы. Она теперь совсем одна в этом мире. Разве что Эга поможет ей. Он хороший человек.

Комнатка в церкви была слишком тесна, чтобы вместить всех желающих проститься с королем. Духота от свечей, пота умирающего и дыхания набившихся сюда герцогов была просто неимоверной, но Нантильда мужественно терпела, встав на колени перед умирающим мужем. Пятилетний Хлодвиг держался рядом. Он не слишком понимал, что происходит, но горе матери передалось и ему. Мальчишка стоял у постели отца, а по щеке его проложила себе дорогу одинокая слезинка.

— Королем Нейстрии Хлодвига благословляю, — слабым голосом сказал исхудавший Дагоберт. — Сигиберту Австразия останется. Пусть мои дети в мире живут, почитают святых отцов и церкви, как я почитал. Казну на троих поделите. Между детьми и королевой Нантильдой… Поровну… Тебе Эга, я Нейстрию поручаю. Береги моего сына…

Король затих и закрыл глаза. Главное было сказано, и знать потянулась на выход, оживленно обсуждая увиденное. Не каждый день на твоих глазах король франков богу душу отдает. И ведь чего удумал! Прямо в церкви преставился! Не иначе, чтобы сразу на небо попасть! Так тут думали все, прикидывая, как бы половчее обтяпать нечто подобное перед смертью. Каждый из герцогов имел свою церковь, куда ляжет после смерти. Тут, во Франкии, щедрых жертвователей хоронили прямо в храмах, накрыв могилу плитами пола. Все считали, что так грешная душа гарантированно спасется.

Все закончилось, и она поехала на виллу Клиппиакум, любимую виллу обоих последних королей. До нее было совсем недалеко, а тряский возок ехал теперь мягко и спокойно, потому что его по словенскому обычаю поставили на широкие полозья. Хлодвиг прижимался к ней, а она прокручивала в голове все, что должна будет проделать в самое ближайшее время.

Перво-наперво, всех баб покойного мужа — вон! Некоторых она даже острижет на прощание. И все подарки отберет! Голые из дворца уйдут, лярвы болотные! Нантильда блаженно улыбнулась, представляя себе миг торжества. Сколько лет она мечтала об этом! И не сосчитать.

Во-вторых! А вот что во-вторых? А во-вторых нужно сохранить власть до тех пор, пока Хлодвигу не исполнится пятнадцать. Эга кое-как удержит в руках буйную нейстрийскую знать. Тут народ поспокойнее, чем в Австразии, на славянском пограничье, где королевские лейды не вылезают из походов, но тоже совсем не подарок. То с фризами режутся, то с бретонами, то с шайками данов, ютов и саксов, которые каждую весну и лето налетают на своих лодках. Да, вот что главное, а не какое-то бабье, над которым она еще успеет вволю поглумиться. С такими мыслями Нантильда вошла во дворец, небрежно бросив на руки подбежавшей служанке заснеженный плащ.

— Ждут вас, госпожа, — пугливо сказала служанка. — Человек там от короля Само. Он в малой гостиной сидит. Дворцовый граф его прогнать не посмел, забоялся. — Она перешла на шепот. — До того страшен, королева, я аж надселась вся. Вроде собой пригож, и говорит ласково… А как в глаза глянешь, так там бездна адова.

— Я знаю, кто это, — сжала зубы Нантильда. — Это один из цепных псов словенского короля. Он не причинит мне зла, иначе не пришел бы открыто. Принеси ему вина и скажи, что я скоро буду.

Она вошла в собственную гостиную не сразу, а лишь тогда, когда ее сердце перестало скакать в груди заполошным зайцем. Она отдышалась и вошла, полная достоинства и спокойной уверенности, как и подобает повелительнице сотен тысяч людей. Она села напротив, а посланник князя встал и склонился в вежливом поклоне. Это было хорошим знаком.

— Мой государь шлет вам свои соболезнования, королева, — сказал Вацлав. — Он скорбит вместе с вами.

— С чего бы это ему скорбеть? — невесело усмехнулась Нантильда. — Мой муж был его врагом. И как ты узнал об этом так быстро?

— Мой государь скорбит, — пояснил посланник, — потому что король Дагоберт был гораздо лучшим правителем, чем многие до него. И, к сожалению для франков, он куда лучше, чем те, кто придет ему на смену. А узнал я так быстро, потому что был по делам в Бретонском королевстве. Туда прискакал гонец с вестью, что король тяжело заболел. Все просто.

— Что ты хотел мне сказать? — Нантильда до боли в пальцах сжала резные