бесконечно, изо дня в день… — Я осеклась, вдруг осознав, что жизнь моей сестры ничуть не легче. Я повела себя как последняя эгоистка, жалуясь ей.

— Я знаю, Рахима. Здесь то же самое. Я каждый день молюсь, чтобы случилось что-нибудь такое… чтобы я могла вернуться домой. Я ужасно скучаю по тебе, и Шахле, и маме-джан, и по младшим, и даже по папе-джан.

В моей душе всколыхнулось непонятное чувство, когда я услышала об отце, и в первую секунду мне захотелось возразить Парвин, но мгновение спустя я вдруг поняла, что тоже соскучилась по нему, хотя именно он стал причиной всех наших несчастий.

— А что произошло сегодня, Рахима? Они разрешили навестить меня?

— Да как бы не так! — усмехнулась я. — Сколько раз я просила позволения, но Гулалай-биби только отвешивала мне пощечины. Мне надоело просить. И я просто взяла и пришла к тебе.

— О нет! — Парвин схватилась за голову. — Они же обнаружат, что ты сбежала. Ты представляешь, что с тобой сделают?

Обдумывая свой дерзкий план, я предусмотрела и этот вариант. И надеялась, что мои рассуждения не лишены здравого смысла.

— Знаешь, пару раз я так досадила Гулалай-биби, что она пригрозила: еще одна подобная выходка, и она отправит меня домой. Так вот, если выяснится, что я ушла без разрешения, может, она и вправду отправит меня домой. Я очень хочу вернуться. Тут невыносимо.

— Думаешь, они могут вернуть нас родителям? — Парвин с сомнением покачала головой.

Пристальнее вглядевшись в лицо сестры, я поняла, как сильно она изменилась. Парвин похудела и осунулась, волосы потускнели, светло-карие с сероватым оттенком глаза утратили блеск, а под глазами расползлись темные круги.

— Не знаю. Посмотрим. В любом случае попытаться стоило, — бесшабашно добавила я.

— Вот бы меня отправили домой! — мечтательно вздохнула Парвин. — Помнишь птичек у нас в саду, как они пели на ветках? А как Шахла ругалась, когда они пачкали выстиранное белье, помнишь? Как мы с тобой тогда смеялись! — Парвин смотрела куда-то в пространство позади меня и видела картины из нашего прошлого, которое ушло навсегда.

— Парвин, ты рисуешь? Я так скучаю по твоим рисункам. У тебя есть новые? Покажи мне.

Парвин грустно покачала головой:

— Нет, слишком много дел. Они постоянно находят для меня все новую и новую работу. А я стараюсь ни с кем не ссориться. Да и не хочется мне больше рисовать.

Не хочется рисовать! Это было так не похоже на Парвин. Я взяла ее руки в свои, не зная, что сказать. У меня в голове роилась куча вопросов, но ответы ранили бы нас обеих. Я смотрела на сестру, не отводя глаз, пока она, неловко улыбаясь, говорила и говорила, вспоминая смешные истории о наших младших сестрах — Рохиле и Ситаре. Парвин говорила так, словно видела их только вчера. Мне хотелось спросить ее о муже. Неужели и ей приходится терпеть то же, что и мне?

— Тетя Шаима говорит, что, возможно, Рохила скоро пойдет в школу. Здорово, правда? Ей там наверняка понравится.

— Тетя Шаима? — встрепенулась я. Мне вдруг показалось, что Парвин бредит или сошла с ума. — Ты видела тетю Шаиму?

— Да, она приходила сюда. Недели две назад. Мы виделись с ней мельком, у ворот. Она спрашивала о тебе, но я сказала, что ничего не знаю.

— Тетя была здесь! Но почему же она не зашла ко мне?

— Она пыталась. Но ее не впустили.

Ну конечно. Они не хотят, чтобы мои родные узнали, как плохо со мной обращаются.

— А что еще она говорила?

— Говорила, что папа-джан все такой же — лежит целыми днями в гостиной и курит, только стал поспокойнее, потому что теперь у него много денег и «лекарств». У мамы-джан и девочек все хорошо. Мы недолго говорили, всего несколько минут. Мне не хватает тетиных историй про бабушку Шекибу. Помнишь? Они мне так нравились. Последнее время я часто думаю о нашей прапрапрабабушке.

Я тоже чаще, чем когда-либо, думала о бабушке Шекибе. Как она поступила бы на моем месте? Или я на ее. Да и есть ли разница между тем, что произошло с ней и что случилось с нами?

— Парвин, а может быть, нам просто сбежать? — прошептала я вдруг, перебивая ее болтовню. — Улизнуть потихоньку, как я сегодня. Это оказалось совсем не трудно!

Ах, если бы я тогда знала, что ждет нас в будущем, то так и поступила бы. В ту же ночь взяла бы сестру и сбежала с ней куда глаза глядят. По крайней мере, у нас был бы шанс, особенно у нее.

— Рахима, вечно ты выдумываешь! Конечно, здесь трудно и много работы, но мы привыкнем. Мама-джан сказала, что мы должны делать все, что от нас потребуют. Я так и делаю. Смотри, у тебя будут большие неприятности, если попытаешься сбежать.

У меня сжалось горло. Слушая Парвин, которая говорила с такой обреченной покорностью и которая больше не была похожа на саму себя, я вдруг со всей очевидностью поняла, что и побег для нас невозможен. Особенно для нее. Со своей хромой ногой Парвин не уйдет дальше десятка метров от ворот дома.

В глубине коридора послышались голоса.

— Где она? Кто ее впустил?

— Она пришла одна? Гулалай-биби знает?

Голоса приближались. Я поняла, что наше время истекло. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Мне было все равно, кто именно пришел за мной, я не стала даже поворачиваться к двери. Я поцеловала сестру и сжала ее руки в своих руках.

Дверь распахнулась.

— Парвин, прости меня. Мне очень жаль. Прости меня, — снова и снова повторяла я. — Я рядом с тобой, Парвин. Помни, ладно? Я рядом с тобой, Парвин!

Я поднялась на ноги, продолжая неотрывно смотреть на сестру. В шуме воплей и ругани ворвавшихся в комнату людей Парвин со странным спокойствием смотрела на меня.

— Птички разлетаются. Одна за другой. Птички разлетаются… — тихо сказала она, глядя, как меня выволакивают из комнаты, в очередной раз отрывая нас друг от друга.

Глава 27

РАХИМА

Гулалай-биби была в ярости.

Кто-то видел, как я выходила со двора. Слух дошел до Бадрии, а та с превеликой радостью поспешила сообщить свекрови. Но это уже не имело значения. Я и так ненавидела их всех, а теперь стала ненавидеть еще сильнее. Бадрия оказалась даже более злобной и мстительной, чем мне показалось вначале. Я мечтала, что в один прекрасный день посчитаюсь с ней за все то зло, которое она причинила мне. Неудивительно, что ее сынок