— В этом мы согласны, — говорит Кэтрин. — Если его не контролировать, энергия иногда может... — Она делает руками движение, напоминающее взрыв.

Горби убирает руку с руля, выковыривает что-то из зуба и хмурится.

— Значит, вы больше не пара. Но на Рождество едете вместе? В этом столько же смысла, сколько в банке с крошечным маринованным луком.

Кэтрин наклоняется вперед, чтобы посмотреть на Горби.

— Маринованный лук? Ты не фанат? Они великолепны в «Гибсоне».

— Неестественно. — Он качает головой. — Что с ними случилось, что они стали такими маленькими? Они просто неправильные. Но вы двое. Вы двое кажетесь правильными, как...

Кэтрин вмешивается.

— Том нашел кое-кого, кто подходит ему гораздо больше, чем я.

— Ну и дела. — Горби разочаровано постукивает кулаком по рулю. — Мне это кажется неправильным.

Мне тоже, Горби. Мне тоже.

Эта мысль вызывает немедленную волну вины, когда я думаю о Лоло, которая была очень приятной спутницей в течение последнего года и терпеливо ждала, пока я разберусь с беспорядком, который представляет собой Кэтрин.

Мне просто необходимо вернуться к ней. Увидеть ее лицо, чтобы забыть о Кэтрин.

Возможно.

— Итак. Вы не вместе. Что же такого в Чикаго, что вы так торопитесь успеть к Рождеству? — задумчиво спрашивает Горби, сминая обертку от бургера в шарик и протягивая ее мне. Я принимаю её и отдаю Кэтрин.

— Лоло, — говорит Кэтрин, наклоняясь вперед, чтобы положить обертку в маленький мусорный пакет, который Горби прикрепил к бардачку со стороны пассажира.

— Это грузовик? — спрашивает Горби.

Кэтрин разражается смехом, и даже я не могу скрыть улыбку.

— Горби, ты просто чудо — говорит Кэтрин. — Нет, Лоло — невеста Тома. Почти невеста.

— Томас! — Горби откидывается назад, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом. — Ты женишься?

— Таков план. — Мой голос звучит отстраненно, даже для моих ушей.

— О чем мы говорим, о предложении в рождественское утро? — спрашивает Горби.

— В канун Рождества. В полночь.

От шока я поворачиваю голову в сторону Кэтрин.

— Ты знаешь о...

— Традиции Уолшей в канун Рождества? Конечно, знаю.

— Откуда?

Кэтрин пожимает плечами.

— Я помогала твоей маме оцифровать все ее фотографии в прошлом году. Они были сделаны миллиардом поколений назад. Это было трудно не заметить.

— Так, погоди. — Горби подносит кулак ко рту и пытается сдержать отрыжку. Ему это не удается. — Почему ты так удивлен, что она знает, Том? Вы же были женаты, верно? Разве она не узнала обо всей этой истории в канун Рождества?

— Спасибо, Горби, — говорит Кэтрин, наклоняясь вперед, чтобы выглянуть из-за меня и одарить его лучезарной улыбкой. — Спасибо, что спросил. Том? Что ты на это скажешь?

Черт. Этот разговор давно назрел, и все же сейчас я предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.

— Не молчи, Том. Это очень важно, — говорит Горби, делая большой глоток содовой. — У нас здесь намечается прогресс.

— Прогресс? — Прогресс в чем, в самой странной в мире терапии для пар?

— Да, не молчи, Том! — Кэтрин ободряюще похлопывает меня по плечу и ухмыляется.

— Ладно, хорошо. Ты действительно хочешь это сделать? — спрашиваю я, с вызовом поднимая бровь.

Ее ухмылка слегка сползает, потому что Кэтрин так же, как и я, понимает, что мы вступаем на неизведанную территорию. Но она тоже должна понимать, что это нужно сделать.

— Мы с Ребеккой — отличные слушатели, — уверяет Горби. — Мы постоянно смотрим доктора Фила, и его правило номер пять — быть активным слушателем. Или правило номер шесть?

— Хорошо, Горби. Ты сам напросился. — Я немного смещаюсь, переключая свое внимание на него, потому что это проще, чем смотреть на Кэтрин, когда говорю это. — Нет. Я не делал Кэтрин предложения в канун Рождества, как это принято в моей семье.

— Понятно. — Горби кивает. — Кэтрин? Что ты чувствуешь по этому поводу?

Мы с ним оба смотрим на нее.

Она фыркает.

— Ничего.

— Ну же, Кэтрин. — Тон Горби слегка укоризненный. — Мы ничего не добьемся, если не разберемся со своими чувствами.

— У меня их нет. Спроси кого угодно.

— Не надо, — тихо говорю я ей, прежде чем успеваю подумать об этом. — Не делай этого. Не притворяйся, что ничего не чувствуешь. Только не со мной. Кэтрин, ты хочешь знать, почему я не сделал тебе предложение...

— Подожди. Остановись.

В ее приказе звучит отчаяние, которого я не понимаю. А мне нужно понять.

— Почему?

— Пожалуйста, Том. — Ее голос теперь спокойнее, но такой же твердый. — Давай сосредоточимся на будущем. Чтобы мы оба могли просто... двигаться дальше.

— Я думал, мы должны смириться с нашими чувствами? — Я говорю с улыбкой, пытаясь заставить ее улыбнуться в ответ.

Кэтрин не улыбается.

— Послушай. Я не для того рвала задницу, чтобы доставить тебя домой к сочельнику, чтобы ты мог погрязнуть в воспоминаниях. Хорошо?

Я ничего не говорю.

— Горби? Разве ты не согласен? Что Тому нужно сосредоточиться на том, чтобы жить дальше? — Это скорее приказ, чем вопрос, и наступает напряженная тишина, прерываемая только тем, что Горби делает последний большой глоток своей содовой.

В кабине тишина, только наш водитель блаженно смакует напиток, прежде чем заговорить.

— Ну, понимаете, мне неприятно не соглашаться с такой милой леди, но...

Кэтрин снова наклоняется вперед и бросает на водителя убийственный взгляд.

— Горби!

Я улыбаюсь, потому что это тот же тон, который она использует с упрямыми свидетелями, непокорными клиентами и адвокатами. Это работает в зале суда, работает и здесь, потому что Горби прочищает горло и кивает.

— Итак, Том, — говорит Горби. — Противостояние призракам — это хорошо, но мы не можем жить прошлым. Видишь разницу?

— Я не...

— Ты подготовил свое предложение? — продолжает Горби. — Давай потренируемся в этой области.

— О, да, давайте, — радостно восклицает Кэтрин, резко меняя амплуа, теперь, когда я оказался в центре внимания, и она может полностью увернуться от эмоциональных вопросов.

— У меня все в порядке, — говорю я немного отчаянно. — Я уже много раз прокручивал это предложение в голове.

Горби горестно качает головой.

— Не сработает. Когда произносишь вслух, получается по-другому.

— Правда? —