вообще сюда переехали? Зачем вы ходите гулять по ночам? Мне нужна настоящая причина. И почему, почему, почему вы женились на моей маме? Неужели не понимаете, что она до сих пор любит моего папу? И вы же знаете, что она никогда не перестанет его любить? — Теперь у меня дрожит голос. — И я не перестану. — Я опускаю взгляд на кулак, в котором зажат колокольчик, и тихо спрашиваю: — Вы ненавидите меня? За все жестокие слова, что я наговорила?

Я поднимаю голову и вижу отчима: он сидит с разинутым ртом, но быстро закрывает его, заметив мой взгляд, затем снимает очки, достает из кармана носовой платок и протирает им стекла.

— Как много вопросов, — говорит он.

Я сильнее сжимаю колокольчик и смотрю себе в ноги.

— И они сложные. — Он замолкает на несколько секунд и продолжает: — Давай сперва я развею твои неверные представления о моей профессии. — Когда я поднимаю взгляд, он старается сдержать улыбку. — Конечно, версия, что я какой-нибудь мародер или безумный ученый, более захватывающая, но я всего-навсего врач.

— Врач, который учился в том же университете, что и Виктор Франкенштейн.

— Что?.. — Доктор Блэкрик хлопает глазами. Теперь ему не удается сдержать улыбку. — Это ты к чему?

— Вы родом из Ингольштадта. Вы там учились, как и доктор-злодей из романа Мэри Шелли. — Я скрещиваю руки на груди. — Это Беатрис разузнала. Она станет сыщицей.

— Ясно, — произносит отчим. — Похвальные устремления. Но мы оба понимаем, что эта история вымышленная, так ведь? Признаться честно, такая сюжетная задумка с использованием искаженных научных фактов выглядит заманчиво, но это не по-настоящему.

Я не смотрю ему в глаза.

— Да. Но… Я думала, что раз университет в Ингольштадте существует, то и это может быть правдой.

— Он существует, — соглашается отчим. — Но теперь он называется иначе и находится не в Ингольштадте. В любом случае в родном городе я учился только в начальной школе. А медицину изучал в другом заведении. Мы с доктором Франкенштейном не учились в одном университете. И повторюсь, этот ученый…

— Вымышленный персонаж, знаю, — со вздохом признаю я. — А Беатрис так гордилась этим открытием. И главное, всё и правда сходилось.

— Мы видим то, что хотим видеть. — Отчим обводит рукой вокруг нас. — Вот взять этот остров. Если верить, что это тюрьма, он и будет тюрьмой. А на самом деле назначение Норт-Бразера — лечить больных и предотвращать распространение заболеваний.

— А лаборатория? — с подозрением спрашиваю я.

— В ней мы проводим исследования. Изучаем образцы биоматериала умерших пациентов. — Доктор Блэкрик морщится. — Понимаю, звучит довольно жутко. И понимаю, что увидеть оборудование и труп было для тебя потрясением. Потому-то я и велел тебе не приближаться к лаборатории. Но благодаря такой работе мы можем создавать вакцины и лекарства. Это помогает нам разрабатывать новые методы лечения больных. Таких больных, как твой отец. Или Беатрис. — У него становится виноватое выражение лица. — Но из-за того, что я всё это скрывал, тебя снедало любопытство и ты была сбита с толку. Теперь я это понимаю. Если хочешь, я могу сам провести тебе экскурсию по лаборатории. Покажу тебе, что наша цель в Риверсайде помогать людям, а не калечить их.

Я опускаю взгляд.

— Ладно, — тихо говорю я. — Может быть.

— Что же касается пропавших медсестер, мне бы и самому хотелось иметь более удовлетворительный ответ, почему многие уезжают. Будь у меня этот ответ, возможно, я бы смог это предотвратить. Но мне кажется, дело в том, что просто-напросто здесь сложно находиться долго. Многие люди уезжают без предупреждения. Сестры-хозяйки, санитарки, да и врачи тоже.

— Это вашему делу не помогает, — говорю я как можно более мягко. Он усмехается.

— Знаю. Но подумай об этом как следует. На острове мы в изоляции. Пациенты, которых мы лечим, бедны. У многих нет ни семьи, ни друзей. Их болезни зачастую неизлечимы. Медсестры в Риверсайде всё это видят каждый день. Люди страдают на этом острове постоянно, и для большинства мучения не прекратятся. — Доктор Блэкрик качает головой. — Не все похожи на твою маму, Эсси. Большинство людей не способны видеть столько боли и страданий и оставаться жизнерадостными. Все переносят сильные потрясения по-своему. Возможно, те, кто уезжает внезапно и без объяснений, испытывают стыд. Возможно, они думают, что не справились или бросили своих подопечных.

Доктор Блэкрик вздыхает.

— Людям здесь часто бывает страшно. Признаюсь тебе честно, я с лихвой натерпелся страха в этом доме: то мне послышится какой-то голос из коридора, то как будто кто-то тронет за плечо. Я уж и не упомню, сколько раз мне казалось, что дверь открывается сама по себе или вещи перемещаются с места на место. Впрочем, на таком острове следует этого ожидать.

— Из-за того, что здесь много людей умерло? — спрашиваю я боязливо.

— И да, и нет. Я не думаю, что здесь обитают их призраки, если ты об этом. Но мне кажется, из-за тягот жизни здесь — с памятью о стольких смертях — начинают мерещиться тени там, где их нет.

Я досадливо морщусь, потому что видела вовсе не тень.

Немного помолчав, доктор Блэкрик продолжает:

— Что касается черепа и моего переезда на Норт-Бразер, а также моих ночных прогулок и всего прочего, ты ведь уже сама обо всем догадалась, верно?

От удивления я поднимаю голову и нехотя киваю.

— Да, похоже на то. Ваши жена и дочь… они погибли на пароходе «Генерал Слокам».

— Да.

— Думаете, череп, что я нашла, — это череп вашей дочери? Поэтому вы ходите на берег во время отлива? Вы ищете останки своих родных?

Доктор Блэкрик долго молчит, затем отвечает:

— Я человек науки, Эсси. Но тем не менее человек. У меня есть сердце. И порой сердце бывает сильнее разума. Даже когда понимаешь, что некоторые вещи невозможны — более того, не поддаются никакому логическому объяснению и попросту нелепы, — все равно продолжаешь надеяться. — Он переводит на меня взгляд. — Или бояться этого.

Я снова смотрю на кулак, в котором зажат колокольчик.

— Пожалуй, раньше я отчасти надеялся, что найду их останки. Возможно, поэтому я приехал в Риверсайд и согласился на должность главврача. И, возможно, поэтому я первое время ходил на берег. — Отчим отворачивается и смотрит на серую реку. — Но на том пароходе были сотни девочек и женщин. И невозможно определить, чей череп ты нашла. Да и что это даст? Если я предам земле останки моей жены и дочери, это мне их не вернет.

Он достает из кармана розовую ленточку и кладет на ладонь.

— И я не перестану по ним скучать.

— Если бы папины останки так же потерялись, я бы тоже их искала, —