серьезно говорю я. — Я бы каждую ночь ходила на берег, пусть даже там было бы темно и холодно. — Я умолкаю, затем договариваю: — Но, думаю, вы правы. Даже если вы найдете их останки, вам по-прежнему будет больно.

Доктор Блэкрик опускает на меня взгляд.

— Я понимаю, что вы с мамой всегда будете любить твоего папу, Эсси. А понимаю я это потому, что всегда буду любить своих жену и дочь. Но именно поэтому мы с твоей мамой и поженились. Мы подумали, что вместе сумеем снова стать счастливыми. — Он улыбается, и его улыбка уже не грустная. — И нет, я тебя не ненавижу. Наверное, я бы не смог тебя ненавидеть, даже если бы тебе удалось сдать меня полиции. Ты мне очень напоминаешь мою Кэтрин.

— Она тоже всего боялась, как я?

— Все люди чего-то боятся. Но ты не этим мне ее напоминаешь, а разными мелочами: звуком шагов в коридоре, школьными тетрадками и учебниками, оставленными на столе. Благодаря тебе я снова чувствую себя отцом — пусть и не очень хорошим.

Я сжимаю губы — меня буквально распирает от желания сказать ему, что́ я на самом деле чувствую, и не только сейчас, а уже довольно долго.

Но тут доктор Блэкрик спрашивает:

— Почему ты пыталась выбросить в реку свой чудный колокольчик?

Грудь сжимает. Я страдальчески морщусь.

— Он папин, да? Он привез его из Ирландии?

Я киваю.

Я уверена, что не смогу сказать ни слова. Уверена, что еще не готова. И все же раскрываю ладонь. Сквозь облака проглядывает солнце, и серебро тускло поблескивает.

— Колокольчик напоминал папе о его матери, — говорю я. — Когда он болел или ему снился кошмар, он звонил в колокольчик, и мама всегда приходила. Он был очень дорог папе.

— У нас тоже такой был, — говорит отчим. — Кэтрин постоянно брала его поиграть. — Он вскидывает голову. — Но для меня это приятные воспоминания. Почему ты хочешь их забыть?

— Потому что… — Я запинаюсь, а когда продолжаю, голос звучит тихо и жалобно. — Потому что он напоминает и о плохом. В тот день, когда папа умирал, он звонил в колокольчик не переставая. Я до сих пор иногда его слышу. Даже в этом доме. — Я поднимаю голову и смотрю на отчима. — Кэтрин… Кэтрин звонила в колокольчик. По ночам.

Доктор Блэкрик замирает.

— Я правду говорила. Это она открыла мне чердак, она показала мне кофр. Она приходила ко мне все это время, что мы здесь. Поначалу я думала, она хочет меня запугать или предостеречь насчет… ну, насчет вас.

— Да? — Теперь голос отчима звучит тихо и жалобно.

— Но теперь я знаю, что она не хотела меня пугать. Она просто хотела, чтобы я пошла за ней, хотела, чтобы я поняла, почему вам так грустно.

— Ясно.

Непохоже, чтобы его это рассердило.

— Может… — продолжаю я, стараясь говорить уверенно, — может, всё как вы сказали: Кэтрин просто хотела поиграть с колокольчиком. — Не знаю, стоит ли договаривать. Боюсь, я уже зашла слишком далеко. Но не спросить не могу: — Хотите подержать колокольчик? Можете оставить его у себя на какое-то время — вдруг Кэтрин придет?

Доктор Блэкрик не улыбается, но и не хмурится.

— Да, мне бы очень этого хотелось, — мягко отвечает он.

И оттого что сейчас рядом с ним я чувствую себя в безопасности, я говорю шепотом:

— Мои кошмары — это самые худшие воспоминания о том дне, когда умер папа. Мама ушла, я была одна. Я пыталась ему помочь, но… но потом перестала. Не знаю почему. Я просто сидела на полу в кухне, таращилась на дверь и не могла ничего сделать. Даже пошевелиться не могла. И потом мама вернулась и… — Я начинаю плакать. — Я не могла ему помочь, потому что мне было очень страшно. И мне до сих пор страшно, ведь если это я виновата, что…

Отчим придвигается ко мне и накрывает мою ладонь своей.

— Ты не виновата. Это последствия пережитой травмы. Вот что с тобой случилось. И это такое же настоящее заболевание, как и оспа, туберкулез или перелом конечности, только пострадала твоя психика. Ты знала, что папа умирает, и перенесла сильнейшее эмоциональное потрясение. Ничего удивительного, что тебе до сих пор это снится.

Я смотрю на его руку, лежащую на моей. Затем поднимаю голову:

— Я… я была больна?

— В некотором роде. И твое состояние постоянного страха тоже может быть проявлением болезни. Но поскольку теперь я знаю причину, смогу тебе помочь.

Я делаю вдох и уже чувствую, что мне полегчало.

— Надеюсь, что сможете.

— Я знаю, что говорить о таких вещах тяжело. Мне тоже это знакомо. Но обещаю: со временем станет легче. И люди, которым ты дорога, всегда тебя выслушают. — Он улыбается, и его улыбка теплая и искренняя. — Я рядом. Ты не одна.

Глава 32

Мама осталась в больнице допоздна — заботиться о Беатрис. И отчим с ней. Фрейлейн Гретхен весь день суетилась вокруг меня и даже не требовала выполнять домашнее задание. Вместо этого она отправила меня купаться в теплой ванне и испекла немецкий шоколадный пирог. Я помогла ей с делами по дому, и мы вместе читали книгу в гостиной. К вечеру мне немного полегчало.

В постель я отправилась рано, что неудивительно: после сна на чердаке и всех этих переживаний я измотана. Мне по-прежнему не хочется ехать к маме в больницу. Даже если мне хватит духу, все равно меня не пустят к Беатрис. Однако когда я готовлюсь ко сну, домой возвращается доктор Блэкрик и заглядывает ко мне в комнату.

— Твоей подруге намного лучше, — говорит он. — Но температура еще не спала.

— А вы узнали, какой у нее вид оспы? — тихонько спрашиваю я. — Узнали, стоит ли беспокоиться?

— Пока нет, но завтра узнаю. Вообще… — Он запинается. — Не хочу зря тебя обнадеживать, но если мои подозрения верны, то беспокоиться вообще не стоит. Если хочешь — и если готова, — сможешь навестить Беатрис утром.

На мгновение я чувствую облегчение, но потом мои страхи возвращаются.

— Я не могу, — тихо отвечаю я. — Не могу.

— Ладно, ничего страшного.

Он собирается уходить, но тут я кое-что вспоминаю.

— Подождите! Микстура! Мне нужно ее принять.

Доктор Блэкрик оборачивается на пороге.

— Ох, Эсси! Прости, пожалуйста. Мы и вчера забыли, верно? — Он вздыхает. — Не очень-то хорошо я справляюсь с ролью отца, да?

— Не так уж и плохо, — говорю я и улыбаюсь. Отчим тоже улыбается в ответ. Я пожимаю плечами. — На самом деле я даже радовалась, что вы забыли про