к двери — Царапка за мной по пятам. Надеюсь, дверь уже открыта и мне не придется звать Гретхен. Когда я собираюсь повернуть дверную ручку, мой взгляд падает на стол и я застываю на месте.

Серебряный колокольчик.

Тело пробирает дрожь, но через пару секунд я замечаю под ним сложенный листок бумаги. Я подхожу и беру колокольчик.

Динь-дилинь-динь-дилинь!

Я едва не подпрыгиваю до потолка. На мгновение мне кажется, что снова вмешалась потусторонняя сила, да еще и средь бела дня, но потом понимаю, что колокольчик звенит иначе — тише и тоньше. Я переворачиваю его вверх дном и заглядываю в купол. Кто-то установил новый язычок, сделанный из крошечного осколка шлифованного стеклышка. Я разворачиваю листок.

Дорогая Эсси,

я хотел с тобой позавтракать, но меня вызвали в Риверсайд, сама понимаешь.

С превеликим сожалением сообщаю, что, хотя я всю ночь держал колокольчик при себе, призрак Кэтрин мне не явился. Это не значит, что я тебе не верю. Я хочу верить, и очень сильно. Возможно, мне надо проявить терпение. А может, я пока не готов к нашей встрече. Я одолжу у тебя колокольчик как-нибудь в другой раз, когда буду готов. И если ты говоришь, что видела мою дочь, мне достаточно твоих слов. Думаю, всё складывается хорошо. Кэтрин хотела бы, чтобы мы с тобой подружились. А теперь я верю, что и ты тоже не против.

Позволь также обрадовать тебя новостями о состоянии Беатрис. Она не больна оспой. Как оказалось, у нее осложненный случай ветрянки. Симптомы легко перепутать, особенно если не наблюдать пациента в самом начале их проявления. Твою подругу перевели в отделение для детей без серьезных заболеваний. Думаю, она очень обрадуется, если ты ее навестишь. Твоя мама тоже уже уехала в больницу, ты сможешь увидеться и с ней. Но если не хочешь, то ничего страшного.

Мне пора ехать, но мы с тобой встретимся позже.

Алвин

P. S. Надеюсь, ты не против, что я заменил язычок у колокольчика. Я подумал, что нельзя лишать голоса такую важную вещь.

Я откладываю письмо и подношу колокольчик к свету. Он отполирован и блестит на солнце. Я думаю обо всем хорошем, что помню о папе, думаю о том, как сильно люблю его.

Я немного мешкаю. Затем делаю глубокий вдох и… звоню в колокольчик.

Динь-дилинь-динь-дилинь!

Вот забавно: мне совсем не страшно.

Глава 33

Беатрис в палате № 304. День близится к вечеру. Мы с мамой идем по коридору больницы, она держит меня за руку. У нас обеих на лицах маски, на ногах резиновые калоши, а поверх одежды — защитные костюмы. Моя подруга все еще заразна, но, поскольку я переболела ветрянкой в раннем детстве, мама не волнуется. Впрочем, на всякий случай мне все равно нельзя обнимать или целовать Беатрис. Грустно, но я понимаю. И когда вхожу в маленькую палату, я так рада видеть подругу, что меня больше ничего не волнует.

— Эсси! — выкрикивает Беатрис, удивленно вытаращивая глаза. — Ты пришла! Поверить не могу! Пришла!

Я срываюсь с места, но останавливаюсь и оглядываюсь на маму. Она кивает, и я прохожу еще на пару шагов вперед, но не дальше. Лицо, шея, руки и ладони — практически все видимые части тела Беатрис — покрыты красными волдырями, несколько из которых уже зарубцевались. Подруга так и порывается их почесать, но, опасливо покосившись на маму, убирает руки.

— Жуть, правда? — спрашивает Беатрис, показывая на свое тело. — Тебе не страшно?

— Немного, — честно признаюсь я и улыбаюсь. — Хотя я рада, что болеешь ты, а не я. Чешутся они ужасно.

— Не то слово! — жалобно восклицает Беатрис. — А твоя мама грозилась забинтовать мне руки, если не перестану чесаться. Еще она заставила меня принять ванну из овсянки. Представляешь?! И сказала, что есть ее нельзя. Ну не бред ли?

Мама закатывает глаза.

— Ладно, оставлю вас ненадолго вдвоем. Но не смей чесаться, Беатрис. Иначе останутся шрамы.

— Да мне дела до этого нет, — возражает Беатрис.

Я взглядываю на маму.

— Она правду говорит. Ей нет дела шрамов.

— Не чесаться, — грозно повторяет мама и, вздохнув, выходит из комнаты.

Беатрис тут же принимается яростно скрести кожу ногтями.

— Господи помилуй, Эсси! Хуже не придумаешь!

— Это лучше, чем оспа, — говорю я сурово. — Я думала, ты умрешь.

Беатрис прекращает чесаться и ухмыляется.

— Ну конечно, как же иначе. — Затем лицо у нее делается серьезным. — Так, давай скорее введи меня в курс дела, пока не вернулась твоя мама. Что еще ты узнала о своем отчиме? Он вчера меня навещал. Делал какие-то записи. Я понимаю, почему ты так его боишься. Он выглядит зловеще. А уж этот немецкий акцент!

— Ну, — смущенно говорю я, — я и правда много всего узнала.

— Давай, выкладывай, — нетерпеливо требует Беатрис, приподнимаясь в постели. — Подробности! Как можно больше подробностей!

— Я нашла череп на пляже.

Подруга разевает рот.

— Ну ничего себе! А как он выглядел? Тяжелый? Ты определила, мужской он или женский? Знаешь, есть способы это узнать.

— Выглядел как череп. Не очень тяжелый. Это был череп девочки нашего возраста.

— Вот те на, — завороженно глядя на меня, говорит Беатрис.

— Я еще кое-что узнала, — продолжаю я, пока она не пришла в себя. — Я узнала, что мы ошибались с самого начала.

Услышав это, Беатрис садится прямо и глядит на меня с подозрением.

— Что ты такое говоришь? Все улики… И череп… А как же доктор Франкенштейн?!

— Доктор Блэкрик не тот, кем я его считала, — прямо отвечаю я. — Он хороший человек, добрый. Он ведь пришел и помог тебе, так?

Беатрис кривится.

— И что? Именно так бы и поступил…

— …преступник, чтобы сбить нас со следа, — заканчиваю я фразу, и Беатрис вскидывает голову. — Но поверь: мы всё неправильно поняли. Он потерял свою семью, когда случилась трагедия с пароходом «Генерал Слокам». Поэтому он такой замкнутый и приехал сюда работать. А то, что я считала странным, как он себя ведет… Думаю, это из-за того, что он немец. По-моему, нечестно бояться человека только из-за его национальности, внешности, речи или привычек.

Беатрис обдумывает мои слова.

— Пожалуй, ты права. — Но через мгновение в ее взгляде снова разгорается любопытство. — Значит, сдаешься? Дело закрыто?

— Да. Но если мне понадобится помощь с другим делом, тебя я позову первой. — Я улыбаюсь. — Может, даже позвоню по телефону. Я уже им пользовалась.

Беатрис ахает.

— Ты? Пользовалась телефоном? Не могу представить. Правда, что ли?

— Это ты еще