Автобус, который и так пребывал на середине дороги, срочно сместился влево и слегка прибавил скорость. Глотая пыль, я вернулась обратно. Автобус опять выбрался на середину и сбросил скорость до провокационных тридцати миль в час.

Я выждала полминуты и попробовала еще раз, осторожненько подкравшись к его заднему колесу в надежде, что водитель меня не заметит.

Заметил. И, рванув как бешеный, опять заполонил всю дорогу, начисто перекрыв мне путь, после чего самодовольно вернулся на середину дороги. Задыхаясь от пыли, я вырулила к центру. Стараясь не заводиться, говорила себе, что он позабавится да и благополучно пропустит меня, однако руки мои начали сжиматься на руле, а где-то в горле что-то нервно задергалось. Если бы машину вел Филип… но тут я сказала себе, что, если бы машину вел Филип, ничего подобного бы не случилось. Женщины-водители — законная добыча на дорогах Греции.

Мы проехали указатель, который на греческом и английском сообщал: «Фивы — 4 км, Дельфы — 77 км». Если придется всю дорогу до Дельфов тащиться за автобусом…

И я опять дерзнула. На этот раз я отказалась идти на сближение и решительно нажала на сигнал. К моему удивлению и благодарности, он немедленно взял вправо и сбросил скорость. Я пошла на прорыв. Проход между автобусом и глубоким, осыпающимся обрывом был узковат. Вся подобравшись от нервного напряжения, я прибавила скорость и устремилась в брешь.

Прорыв не удался. Автобус дернулся, взревел у меня под боком, увеличил обороты и точно приклеился ко мне. Мой лимузин вполне мог его обогнать, но брешь сужалась, и мне показалось, что такая большая машина в нее не проскочит. Водитель автобуса все сильнее подрезал меня. Не знаю, в самом ли деле он собирался выпроводить меня с дороги, но когда это покачивающееся грязно-зеленое чудовище вильнуло еще ближе, мои нервы не выдержали, чего он, собственно, и ждал. Я нажала на тормоза. Автобус прорычал мимо. А я в очередной раз осталась в пыли.

Впереди уже виднелись руины Фив, легендарного города, который, как я знала, был безвозвратно утерян, разрушен даже больше, чем Элевсин. Там, откуда Антигона вела слепого Эдипа в изгнание, на бетонной мостовой греются на солнышке фиванские старики рядом с газовыми насосами. Игра триктрак, над которой они просиживают часами, вероятно, самая древняя вещь в Фивах. И где-то там есть еще источник, что возлюбили нимфы. Вот и все. Но сейчас было не до оплакивания исчезнувших легенд. Я не думала ни об Эдипе, ни об Антигоне, ни даже о Филипе или Саймоне, ни о печальной прелюдии к моим приключениям. Я просто ехала вперед, к Фивам, с ненавистью глядя перед собой. Сейчас для меня ничего не существовало, мною владело одно-единственное желание — обогнать этот мерзкий автобус.

Вскоре случай представился. Несколько женщин, поджидавших на дороге, подняли руки, и автобус замедлил ход. Я чуть не воткнулась в него, вперила глаза в узкий проход слева, а в горле опять что-то задергалось.

Автобус остановился. Прямо посреди дороги. Проехать было невозможно. Я стояла за ним и ждала, а когда он двинул дальше, у меня в столь критический момент заглох мотор. Рука тряслась на ключе зажигания. Мотор не заводился. В заднем стекле удаляющегося автобуса я краем глаза заметила лицо — смуглое молодое лицо с ухмылкой от уха до уха. Наконец мотор завелся, машина поехала, и я увидела, что юнец в автобусе повернулся, точно подтолкнул кого-то сидевшего рядом. И еще один весельчак уставился на меня. И еще…

И тут сзади — так близко, что я чуть не слетела в кювет со страху, — раздался сигнал. Я машинально взяла вправо, и по левой полосе с ревом промчался джип — из-под колес вихрилась пыль, гудок завывал словно сирена; на головокружительной скорости он несся прямиком в зад автобуса.

Я мельком увидела за рулем девушку — молодое загорелое лицо, опущенные ресницы и жесткие неприветливые губы. Она небрежно откинулась на сиденье и вела джип как бы между прочим, с почти вызывающим мастерством. И — женщина, не женщина была за рулем — автобус немедля уступил ей дорогу, метнувшись вправо и вежливо поджидая, пока она проследует мимо. Не скажу, что осознанно решила последовать ее примеру; если честно, я и поныне не знаю, выжала ли я педаль акселератора умышленно или же просто нащупывала тормоз, но меня словно что-то подтолкнуло в спину, и большой черный автомобиль бросился вперед, проскочил в нескольких дюймах от автобуса и понесся следом за джипом: правые колеса на дороге, левые взметают столько пыли, что ее вполне хватило бы привести сынов Израилевых прямиком в Фивы. Куда заехал автобус, я не знаю и знать не хочу.

Я даже не поглядела в зеркало.

Я ворвалась в Фивы и выскочила, по-прежнему по левой полосе, на широкое шоссе, ведущее в Ливадию и Дельфы.

Длань Гермеса, покровителя путников, явно простиралась надо мной. Лошадиная ярмарка в Ливадии вкупе с соответствующим празднеством запрудила улицы, но зато потом мне ничего не мешало, не считая неторопливых маленьких караванов селян, едущих на мулах и осликах на торжище, да однажды мне встретился цыганский табор — самый настоящий — верхом на мулах и пони в ярких попонах.

Я проехала Ливадию, и вскоре пейзаж начал меняться. Не греющие душу пошлые виды Аттики и утомляющее сочное цветение равнин отступали назад и забывались под натиском гор. Дорога пошла вверх и запетляла посреди бурых ребристых склонов, из-за которых все вокруг казалось изрезанным и помятым. На дне крутых бесплодных ущелий белели извивы пересохших рек, словно сброшенная змеиная кожа. На обезвоженных склонах виднелись желтоватые кустики высохшей травы, оползни и трещины. Все выше и выше вздымалось кольцо гор, обнажалась земля, расписанная широкими мазками в различные цвета, переходящие из рыжего в охру, из охры в жженую умбру, а затем в цвет львиной гривы, и все это горело неописуемым, восхитительным светом. А венцом этого великолепия был серый призрак горы, вставший во весь рост вдали, — не лиловый, не бледно-голубой, какими видятся горы в теплых странах, но тревожно-белый, величественный, серебристый лев. Парнас, обитель теней древних богов.

Лишь однажды я остановилась отдохнуть, немного отъехав от Ливадии. Дорога, которая взобралась уже высоко, лежала в тени, воздух здесь, наверху, был прохладный, и я посидела минут пятнадцать на парапете. Подо мной на дне раздвоенного ущелья сходились три пути — призрак древнего перекрестка, где некий юноша, шедший из Дельфов в Фивы, сбросил старика с колесницы и убил его.

Но сегодня духи не явились. Ни звука, ни вздоха, ни даже тени от парящего ястреба. Лишь голые склоны цвета львиной шкуры да безбрежный безжалостный свет.

Я вернулась в машину. Заведя мотор, я подумала, что покровителю путников, который до сих пор замечательно обо мне заботился, осталось пребывать при исполнении еще миль двадцать, а потом он может предоставить меня судьбе.

На деле он покинул меня в шести милях от Дельфов, посреди селения Арахова.

Арахова — просто чудо что такое. Селение не то чтобы броское, но окрестности у него в высшей степени живописны, и завершают картину дома в национальном греческом стиле.