– На телевидении.

– Серьезно?

– Конечно.

– Что-то вроде телохранителя звезд?

– Нет. Охранник в одной производственной компании. Вы будет проверять пропуска и при необходимости проверять приглашения на телепередачи.

– Типа пропускать только с бумажкой?

– Типа.

Самир одобрительно покивал, приняв к сведению информацию, а потом издал коротенький смешок.

– Забавно, что теперь я буду стоять по другую сторону входа. Меня всегда выкидывали или не пускали в приличные места, а тут я буду важничать: «Ты проходишь, а ты нет» – и делать серьезное лицо.

– Не совсем так, Самир.

– Я прикалываюсь.

– С завтрашнего дня небольшая профессиональная подготовка, чтобы ввести вас в курс дела. Остальное доберете на месте. Дорина вам все объяснит, наметит общий план.

Самир с удовлетворением потер руки.

– Пошло дело, – сказал он и встал.

– Я на вас рассчитываю, Самир. Это наш новый клиент. Вы будете нашим лицом. Если нами останутся довольны, они обратятся к нам и в других случаях.

Он снова кивнул и протянул мне руку.

– Спасибо. Вы не пожалеете, что оказали мне доверие.

– Я тоже так думаю.

* * *

За обедом Эдди тоже заметил во мне перемену.

– Ты как-то изменился, Тони.

– У меня новый клиент.

– Да, я знаю, ты мне говорил. Но не думаю, что какой-то мелкий контракт мог так на тебя подействовать. Да и крупный тоже.

Я не торопился откровенничать. Я никогда не был уверен, что могу сообщить ему что-то настолько интересное, что потянуло бы на монолог. Я предпочитал слушать, хотя обычно истории, которые он рассказывал, не отличались увлекательностью. Но мне доставляли удовольствие другие составляющие его рассказов: те чувства, какие он в них вкладывал, пускай события и оставались самыми банальными. Полагаю, он нисколько не обманывался насчет своих повествований и говорил в основном ради того, чтобы из-за моей мрачности мы не сидели за обедом в тягостной тишине. Эдди всегда меня поддерживал. Он имел право на мою искренность. И я рассказал ему об Алисе. Рассказал всю историю от начала до конца. И узнал, что мне очень приятно произносить имя «Алиса», описывать, какая она, вспоминать подробности каждой встречи и свои чувства. Эдди перестал есть. Он слушал меня, и лицо его светлело. Глядя на его радостное выражение, я растрогался. Эдди радовался моему возвращению к жизни.

– Ты влюблен! – объявил он.

– Влюблен? Нет, я не уверен, что влюбился. Но мне очень интересна эта женщина. Она притягивает меня, волнует. Со мной ничего подобного давно не было.

– И ты от этого счастлив.

– Счастлив? Не будем преувеличивать. Я бы сказал, что я несколько возбужден.

– Но у тебя появился вкус к жизни?

– Пока еще я не стал бы так говорить, я бы сказал, что во мне появилось больше… позитива.

– В общем, если я скажу тебе «ты идиот», ты ответишь: «Идиот?..? Нет, я бы сказал дурак». Хватит тебе прятаться за эвфемизмами, говори прямо, что чувствуешь!

– К этому я не привык. Одно могу сказать твердо: с тех пор, как я ее встретил, я живу совсем по-другому. Я думаю о ней, хочу с ней увидеться, поговорить…

– И у тебя возникает удивительное ощущение близости… Говорю же тебе, ты влюблен, и влюбленность делает тебя счастливым. И что ты собираешься делать?

– Увидеться с ней.

– Когда?

– Скоро.

– Когда скоро?

– На выходных, если все сложится так, как я надеюсь.

Дальнейшие дни показались мне очень странными. Время неслось необыкновенно быстро, а я старалась изо всех сил делать свою работу как можно лучше. Ольга, ссылаясь на личные встречи, перестала с нами обедать, и во время перерывов на кофе, когда мы обсуждали мою историю, тоже участия в разговорах не принимала. Когда девочки пытались вовлечь ее в разговор, спрашивали ее мнения, она обычно не отзывалась, писала что-то в телефоне, а если вдруг отвечала, то очень уклончиво. Кандис сказала, что у Ольги проблемы и на работе, и дома. Но я поняла, что ее просто-напросто больше не интересует моя история с Романом.

Зато Кандис и Далия не уставали давать мне советы: как одеться на встречу с ним и как причесаться. Спрашивали, что я чувствую, на что надеюсь.

Роман после нашей последней переписки прислал еще два сообщения, уточнил место, где будет сниматься передача, и прислал приглашение. Написал, что ждет встречи со мной с нетерпением. О себе бы я этого не сказала. С тех пор как в моей жизни появился Антуан… Я бы даже сказала, что я немного… разочаровалась в Романе. Если он по-прежнему влюблен, то почему ограничивается короткими сообщениями? Почему перестал ухаживать? Почему не хочет узнать обо мне больше? О моих вкусах, планах, надеждах, о моем прошлом (ответ уместился бы в пяти строчках). Почему не спросит хотя бы, как я себя чувствую накануне нашей встречи? Ладно, мы вот-вот встретимся, и я сама постараюсь разобраться в его натуре и характере.

Сандрина продолжала меня теребить, желая узнать, что это за передача, и я еще раз написала Роману. И получила от него разочаровавший меня ответ: он ничего не может мне сказать: подписал контракт о неразглашении, ему очень жаль. Подругам и Сандрине я говорила, что нахожу похвальной его обязательность, но на самом деле я обиделась.

– Сейчас это уже не важно, – утешила меня Кандис в конце нашего обеда. – Завтра ты получишь ответы на все вопросы.

* * *

Вечером, когда я уходила с работы, я встретила Ольгу, и наш с ней разговор поверг меня в крайнее недоумение.

Дело было так. Я вышла из дверей нашего здания и увидела Ольгу, она стояла в сторонке и разговаривала по телефону.

Она тоже меня увидела, прекратила разговор, подошла ко мне и предложила немного пройтись вместе.

– Мне кажется, история с Романом уже не вызывает у тебя прежнего энтузиазма?

– Да, – согласилась я, удивившись, что Ольга снова проявляет интерес к моей истории. – Скажем, мне теперь хотелось бы узнать, что он за человек и возможны ли с ним вообще какие-то отношения. Но… напряжение ожидания спало.

– У тебя возникли сомнения.

Ольга не спрашивала, она утверждала.

– Да, небольшие. И у тебя ведь тоже, я права?

Она согласилась, кивнув головой.

– Могу я тебе задать нескромный вопрос?

– Да, конечно, – ответила я и сразу встревожилась.

– Что-то произошло между тобой и Антуаном, когда он тебя провожал?

Я постаралась скрыть смущение, но почувствовала, что щеки у меня вспыхнули.