Ироничность в голосе не ускользнула от собеседницы, которая бросила на нее понимающий взгляд.

– Боюсь, это в человеческой натуре. Но вам надо привыкать, потому что когда вы станете герцогиней, будет еще хуже. Вы ведь должны стать герцогиней, да? Я слышала, что вы выходите замуж за Сент-Сайреса.

Пруденс кивком подтвердила это, и леди Стэндиш хлопнула в ладоши, как обрадованный ребенок.

– Я знала это! Я с самого начала знала, что вы подходите друг другу!

– Как? – Пруденс стало любопытно, потому что, насколько ей помнилось, она видела леди Стэндиш всего лишь один раз – у мадам Моро. Но прежде чем Пруденс заговорила, раздался другой голос:

– Ваша мадера, миледи.

Леди Стэндиш повернулась к лакею, успевшему вернуться с серебряным подносом, на котором стоял хрустальный бокал.

– Наконец-то! – Она взяла бокал, сделала глоток и благодарно вздохнула. – Вот что мне было нужно. Спасибо, Мортимер.

Лакей с поклоном удалился, а графиня вновь обратилась к Пруденс:

– Тому, кто привык путешествовать на поезде, передвижение в экипаже представляется утомительным, вы не находите? Приходится делать остановки, чтобы передохнуть, даже если ваше путешествие ограничивается одним-двумя графствами.

– Так вы просто проезжали мимо деревни?

– Да. Мы едем в Тэвисток в гости, нам нужно успеть к обеду. Но хватит о моих планах. Мне хочется поговорить о вас, дорогая. О вас и Сент-Сайресе. Я была так взволнована, когда прочитала в газете о вашей помолвке. – Наклонившись к Пруденс, она с улыбкой добавила: – Всегда гораздо забавнее читать сплетни о других, чем о себе. – Она не дала Пруденс шанса вставить замечание, с жаром продолжив: – Ваш брак, конечно, моя заслуга. Ну, когда герцог рассматривал вас в театральный бинокль, смело могу сказать – он был совершенно сражен, бедняга. Но он думал, что вы все еще швея. – Она чуть нахмурилась, поднося бокал к губам. – Хотя откуда он знал о вашей профессии, для меня загадка. В любом случае я уже знала о вас все, потому что леди Марли рассказала мне вашу удивительную историю у портнихи. И я сразу же открыла герцогу глаза.

В этом потоке излияний два слова в особенности задели Пруденс.

– В театральный бинокль? – повторила она, и по ее спине поползла тревога.

Графиня сделала еще один глоток и кивнула:

– Да, в «Ковент-Гарден». Сент-Сайрес разглядывал публику в театральный бинокль и увидел вас из ложи напротив. Когда я спросила его, на кого он смотрит…

– Подождите, – умоляюще сказала Пруденс, выставляя руку и останавливая собеседницу. Должно быть, это ошибка. Она только один раз была в опере и прекрасно помнила тот вечер. Какое-то ужасное немецкое представление, но в антракте она увидела Риса. Он тогда не знал о ее новых обстоятельствах, а она намеренно избегала говорить о них. Он прислал ей шампанское, и они вместе подняли бокалы. Неужели леди Стэндиш сидела с ним рядом в тот вечер? Пруденс не могла вспомнить, она смотрела только на Риса. Мысленно она видела, как он, не сводя с нее глаз, откинулся в кресле в ложе напротив, видела едва заметную улыбку на его губах. Даже теперь при одном воспоминании об этом ее сердце затрепетало.

Она глубоко вздохнула.

– Вы рассказали герцогу обо мне? – спросила она, пытаясь понять. – Вы рассказали ему о моем отце и его наследстве? В опере?

– Конечно, я рассказала ему! – Леди Стэндиш казалась очень довольной собой. – Должна сказать, что вы сразу понравились ему, но герцог не может жениться на швее! Особенно Сент-Сайрес, потому что он совершенно разорен. – Она доверительно подмигнула Пруденс, как женщина женщине: – В нашем мире приданое все меняет для девушки, разве нет, моя дорогая? Оно может сделать швею герцогиней. Я знаю об этом по собственному опыту, потому что когда я встретила Стэндиша, у меня не было приданого…

Голос графини начал звучать словно издалека. Пруденс приложила пальцы ко лбу и старалась осмыслить услышанное, но на нее нашло какое-то оцепенение. Значит, он узнал о ее деньгах в опере. Не на Литтл-Рассел-стрит. Но в этом не было смысла.

– Моя дорогая мисс Абернати, вам плохо? – Беспокойство в голосе графини проникло в ее сознание. Она подняла голову и отняла руку ото лба.

– Вдруг разболелась голова, – сказала она с жалобной улыбкой. – Ничего серьезного. Продолжайте. Это… так интересно. Совершенно захватывающая история.

– Он обожал меня, но у меня, мисс Абернати, не было ни пенни, так что мы не могли пожениться. Но потом умер мой дедушка…

Графиня увлеченно щебетала о своем романе с графом Стэндишем, случившемся много лет тому назад, а Пруденс улыбалась и кивала, и не слышала ни слова, потому что пыталась отделаться от ужасной, невозможной мысли, которая закрадывалась ей в голову.

Здесь должна была корениться ошибка. Он не мог знать о деньгах в опере. Он не знал о них, когда на следующий день они встретились в Национальной галерее, и потом, когда они отправились на пикник, и на балу. Он не знал. Не знал.

Если только не лгал ей все это время.

А если так, то все в мире менялось, теряло цвет и форму, искажалось. Никаких сияющих глаз, никакого розового глянца, никакой романтичной любви. Только неприглядная реальность, пусть и украшенная блестками.

Перед ее глазами словно переворачивались страницы книги с картинками, она видела себя и его и все, что случилось, но совсем в другом свете.

Он мог последовать за ней в Национальную галерею. Или как-то узнать, что она там будет. Их встреча могла быть подстроена, но должна была выглядеть случайной.

Их пикник мог быть глупым фарсом, он только притворялся влюбленным в нее.

Тот бал, и леди Альберта, и чай на Литтл-Рассел-стрит… все циничный обман, игра на ее чувствах. Он обманывал ее, но создавал видимость правды, откровенно говоря о своих финансовых проблемах. Простая алчность, однако позволившая ему выглядеть благородным. Он играл ею как пешкой в шахматах.

«Останавливая меня, вы только умножаете мои муки. Позвольте мне уйти».

Ложь. Все ложь.

Нет! Все в ней кричало, не желая признавать очевидного. Этот человек с самого начала вел себя так по-рыцарски, так благородно. Она не могла поверить, что он способен на такое обдуманное манипулирование, на такое предательство. Она ни за что в это не поверит.

Должно было существовать какое-то другое объяснение того, о чем рассказала ей леди Стэндиш. Почему он так долго притворялся, что не знает о ее деньгах? Она отчаянно искала другие причины его поведения, сомнение и страх боролись в ней с любовью и надеждой. Но какое могло быть другое объяснение?

Часы на церкви глухо пробили двенадцать. Для Пруденс они прозвучали похоронным звоном, знаменовавшим гибель иллюзий.

– О Боже, уже полдень? – Леди Стэндиш одним глотком допила мадеру. – Я должна отыскать Стэндиша. Уверена, он еще в таверне, пьет свое пиво и болтает с местными жителями. Он любит такие вещи, и это хорошо, потому что обеспечивает нас голосами избирателей. Но леди Тэвисток терпеть не может, когда гости опаздывают. Это задерживает обед и создает множество проблем для прислуги. Вы извините меня, мисс Абернати?