Первая ворона ударила Бейта. Быстро и резко, словно клинком из устричной раковины, – глубокий разрез сорвал с него скальп. Ксиала смотрела, как тот падает на палубу – а в голове у нее была какая-то легкость и странная отстраненность. Я потеряла много крови, рассеянно подумала она, когда птицы рванулись вниз.

Люди встряхнулись, возвращаясь к жизни и крича, когда вороны срывали плоть с щек и вырывали глаза из орбит. Она видела, как покрытое черными перьями тело, используя клюв, вырывает губы у Келло. Видела, как тот упал рядом с нею, тяжелый, как срубленное бревно. Видела, как вороны вырывают ему глаза и уши и продолжают рвать тело дальше.

Она отвернулась, чувствуя, как из глаз бегут слезы. Она хотела смерти этого ублюдка, правда? Но, Мать Вода, совсем не такой.

Ее веки закрылись, и она упала со скамьи.

Она не знала, сколько это продолжалось, когда крики наконец смолкли. Возможно, на какое-то время она потеряла сознание – маленькая милость ее тела, желающего выжить в вихре смерти.

Ее веки затрепетали, открываясь.

Серапио не шевелился. Мантия развевалась вокруг него, подобно темным крыльям, и невесть откуда вызванные вороны подчинялись ему как хозяину. Тугой спиралью облетая его, круг за кругом, они поднимались все выше и устремлялись вверх. Казалось, они рассыпались по небу теневыми лентами, исходящими от его тела, как пернатые лучи черного солнца.

Лицо Серапио светилось экстазом, широкая улыбка обнажала красные зубы – казалось, они перепачканы той же кровью, что покрывала палубу.

Ксиала хотела что-то сказать, окликнуть его, но не могла произнести ни слова.

Казалось, он почувствовал, что она хочет обратиться к нему.

И когда он заговорил, голос был звуком тысяч бьющихся крыльев.

– Я не море, – сказал он. – Но у меня тоже есть дети.

Город Това

325 год Солнца

(12 дней до Конвергенции)

На то, чтобы улицы Товы успокоились, ушел целый день. Для того чтобы разогнать толпу и ввести комендантский час, все Созданные Небесами кланы призвали на службу личную охрану. Все, кого заставали праздношатающимся или вышедшим на улицу не по долгу службы, задерживались и препровождались домой. В Тове не было гражданской полиции, лишь личные ополчения кланов да импровизированные тюремные камеры для временного заключения. Наиболее распространенным наказанием среди сплоченных Созданных Небесами кланов было изгнание либо, за менее тяжкие преступления, система возмещения убытков, направленная на компенсацию пострадавшему. В Утробе, где улицами управляли главы преступности, все было по-другому, но даже там система работала примерно так же. Возмещение ущерба, изгнание, и для самых ужасающих преступлений – быстрая и милосердная смерть.

– Моя охрана проводит тебя в башню, – предложила Айайюэ нервничающей Наранпе. Та уже почти целых двадцать четыре часа находилась в Великом Доме Водомерок без каких-либо новостей о том, что произошло. Айайюэ послала в башню весть, что она, Наранпа, в порядке и безопасности, но ответа они так и не получили.

– Спасибо за все, что ты сделала, – сказала она матроне. – Я и Наблюдатели не забудем тебя.

Айайюэ восприняла это заявление как должное, без сомнения рассчитывая в дальнейшем на какую-то услугу, но Наранпа и не возражала. Она и так была благодарна.

Она вернулась в башню в голубой мантии с капюшоном, спрятав жреческие одеяния и маску в неприметную сумку за спиной. Огромные двери были заперты на засов, то ли из-за Закрытия, то ли из-за беспорядков, и ей пришлось просить у тцийо, стороживших двери, чтоб ее пустили. Девушки узнали ее – уже маленькое чудо – и пустили внутрь. Главная комната, как и лестница, были пусты, и она прошла обратно в башню в зловещей тишине. Она остановилась на террассе, но та была пуста. Оставалась лишь обсерватория.

Наранпа поспешила на крышу, где и нашла занятых спором людей. Глаза обшарили комнату, разыскивая конкретного человека.

Он был тут, как всегда занятый спором с Хайсаном, и то, как эти двое столь обыденно цапались друг с другом, заставило ее вздохнуть от облегчения. Оба обернулись на звук.

– Нара! – окликнул ее Иктан, мгновенно оказавшись рядом и заключив ее в объятия. Столь редкое проявление публичной привязанности, вероятно, показывало ее слабость, но сейчас она не возражала. Его руки были сильными и крепкими, и тепло его тела означало, что он еще жив.

– Ты жив, – пробормотала она.

– Да, я в порядке. Меня очень трудно убить, Нара, и ты должна бы знать это.

– Я знаю, – рассмеялась она, – и я благодарна за это.

Они разомкнули объятия, и Нара оглянулась по сторонам – ее щеки раскраснелись, а на глазах выступили слезы.

– Приношу извинения за то, что прервала вас.

– Ты не прервала, – с легкой улыбкой откликнулся Хайсан. – Мы рады видеть тебя.

– Позволь я отведу тебя в твою комнату, чтоб ты отдохнула, – сказал Иктан.

– Нет, у вас же Конклав, я присоединюсь к вам. Мне кажется, меня не было вечность.

– Мы уже закончили. – Губы Абы изогнулись в снисходительной улыбке. – Пусть Иктан позаботится о тебе. У тебя было такое сложное время, Нара. Я могу позже прислать к тебе целителя.

– Это не требуется, – обронил Иктан, обратив взор черных глаз на сээги. Аба улыбнулась еще шире. «Как кошка, слопавшая птицу», – подумала Наранпа.

– Что случилось? – подозрительно спросила она.

– Я позже тебе все объясню, – прошептал Иктан на ухо Наранпе, потянув ее к двери.

Наранпа нахмурилась. Она явно пропустила что-то важное, но не была уверена, что именно. Но ладонь Иктана крепко прижалась к ее спине, и она позволила увести себя, сразу спросив, едва они оказались у нее в комнате:

– Что случилось, Иктан? Аба выглядела слишком довольной.

– Я попросил принести тебе чаю.

– Мне не нужен чай. Мне нужно знать, почему ты был на Конклаве.

– Тем не менее…

Стук в дверь, и через мгновение он вернулся с подносом, на котором стоял гляняный горшок и две маленькие чашки. Поставив поднос, Иктан налил ей чаю.

Запах лаванды – ароматный и успокаивающий – разлился по комнате, и Наранпа невольно улыбнулась. Чай действительно был хорошей идеей. Она взяла предложенную чашку, подержала ее в ладонях, грея пальцы, прежде чем сделать глоток. Он был слишком горячим для того, чтоб насладиться этим вкусом.

– А теперь скажи мне, что вы обсуждали?

– Ничего важного.