– Тебя беспокоит моя нагота? – спросила она.

Он покраснел:

– Ты обнажена?

– Очень даже.

Он рассмеялся хрипло и недоверчиво.

– Я никогда раньше не сидел рядом с обнаженной женщиной, – признался он. – Или, по крайней мере, с такой, которая призналась бы мне в этом.

– Придется поработать над этим, друг мой, – ухмыльнулась она. Разумеется, он не видел ее улыбки, но, наверное, что-то все же почувствовал, потому что сам улыбнулся в ответ, обнажив красные зубы.

– Тебе нравится мое одеяло? – спросил он.

– Я бы предпочла какую-нибудь одежду, если она у тебя есть, – признала она. – Возможно, у тебя есть какая-нибудь весьма старомодная черная мантия, которой ты можешь поделиться?

– Моя одежда столь ужасна?

– Для человека-ворона – нет. Но для остальных…

Он улыбнулся чуть шире, и, несмотря все на ужасные обстоятельства, она почувствовала, что внутри у нее что-то расправилось. Он не осуждает меня, подумала она, и в душе словно узел какой-то развязался, а из глаз хлынули слезы. Ксиала прижала ладони к глазам. Она и не думала, что испытает такое облегчение от того, что ее примут.

– У меня есть брюки и рубашка, – вставая, предложил он, – но не могу сказать, что они будут более модными или менее черными, чем моя мантия. – Подойдя к небольшому сундуку, стоявшему в углу рядом с дверью, он плавно открыл его. Рука безошибочно подхватила аккуратно сложенную одежду в верхнем ящике, которую он принес и отдал Ксиале. Вещи были сделаны из светлого хлопка, мягкого, чуть ли не дорогого, и достаточно толстого, чтоб не замерзнуть.

– Отлично, – благодарно сказала она. – Совсем белое. И совсем не черное.

– О, – удивленно сказал он. – Я и не предполагал.

Прихватив новую одежду, она соскользнула со скамьи. Ксиала никогда не была скромницей. Она принадлежала культуре, пришедшей с островов и из воды. Одежда была защитой от стихий и иногда показывала статус, но обычно тики не думали, что из-за каких-то моральных причин необходимо одеваться. Кьюколанцы и, если честно, остальные жители материка слишком сильно переживали из-за наготы, так что, если бы Серапио мог видеть ее, она бы поступила так же. Нет, с озорной ухмылкой подумала она. Если бы он мог меня видеть, я бы пофлиртовала еще.

Ксиала хмыкнула себе под нос, удивленная тем, насколько лучше она себя уже чувствовала. Она заперта непонятно по какой причине, с провалами в памяти и по крайней мере с одним погибшим членом экипажа – и она думает о сексе. Ну, людям свойственно во время опасности думать о нем, не так ли? Она слышала что-то такое, и это звучало вполне правдоподобно.

– Ну, как сидит? – спросил Серапио.

Ксиала вытянула руку. Рукава закрывали кончики пальцев, да и брюки были длинны, но по крайней мере на талии сидело.

– Сшито для великанов из Обреги, – съерничала она, – но подойдет.

Она запрыгнула назад на лавку и уселась, опершись локтями о колено.

– Ты сейчас их слышишь? О чем они говорят?

Он поднял руку, прося, чтобы она замолчала, и они оба прислушались. Ксиала могла сказать, что экипаж все еще спорил меж собой, но помимо этого голоса были совершенно неразборчивы.

Через мгновение Серапио кивнул.

– Ну? – спросила она.

– Экипаж и первый помощник спорят, достаточно ли будет просто отрезать тебе язык, чтоб ты не могла Петь и поработить их, или нужно перерезать тебе горло и попытать счастья уже без тебя.

Она, слыша биение собственного сердца, в ужасе уставилась на юношу.

– Кто-то доказывает, что твои кости стоят много какао и не нужно тратить их попусту.

Она потерла горло, чувствуя, как пульсирует недостающий сустав на мизинце.

– Это Бейт, – добавил он. – Кажется, он – самый искренний сторонник твоей немедленной кончины.

– Прекрасно, – пробормотала она, чувствуя головокружение.

– Ты в порядке?

Она посмотрела на него снизу вверх: его лицо было озабочено, брови нахмурены, а губы плотно сжаты.

– Семь преисподен, – выплюнула она. Страх уступил место гневу. – Я спасла жизнь этого ублюдка. Нужно было дать ему утонуть.

– Ага, – согласился Серапио. – Для тебя было бы лучше, если б он утонул. Подожди. – Он снова вскинул руку, прислушиваясь. Через мгновение он заговорил, и в голосе его послышались нотки удивления. – Келло призывает команду проявить терпение. Он не хочет предпринимать никаких активных действий, пока не будет видна земля. В конце концов, ты можешь им понадобиться, хотя…

У нее скрутило живот от страха:

– Что?

– Пату считает, что мы оба приносим несчастье. Они должны убить нас сейчас, и это даст им шанс. – Он рассмеялся, весело и довольно. – Не припомню, чтобы сделал что-то, чтоб заслужить такую ненависть.

– А я?!

Он склонил голову в ее сторону, словно прислушиваясь к ней. Она не была уверена, что именно он слушает, но она вдруг сама услышала свое дыхание, и биение сердца, и шелест штанин, тершихся друг о друга.

– Ты действительно не помнишь, что произошло, когда они бросили тебя в комнату? – в конце концов спросил он. – Ты действительно не знаешь?

– Не знаю о чем? – невинно спросила она, одновременно вспоминая, как вынырнула из воды и не могла дышать.

– Ксиала, – мягко сказал он, без упрека, скорее с удивлением, – когда тебя оставили здесь, у тебя не было человеческих ног. Или горла. Или глаз.

Глаза – это понятно. У нее всегда были глаза, как у тика, но все остальное… Она прижала руку к шее. Жабры, всплыло у нее в голове. Воспоминания дразнили ее, отказываясь проявляться в голове, но она помнила блеск чешуи и что-то огромное и черное, плюхнувшееся на палубу.

Ее хвост.

– Мать Вода! – тяжело и с ужасом выдохнула она.

Она хотела спросить, откуда он это знает, что он мог видеть или слышать, не видя при этом, но она понимала, что это не имеет значения. Она слышала, что такое случается – в тех самых легендах и историях, о которых рассказывала ему прошлой ночью. О тиках, что в чрезвычайной опасности изменяют свой облик, становятся истинными детьми моря.

– Ксиала, – еще тише повторил он.

– Я не помню, – сказала она, тщательно подбирая слова. Чувство, которое она не могла назвать, переполняло ее душу. Гордость, трепет, но при этом еще и ужас. – Но я знаю.

* * *

Их держали в комнате два дня, выпуская утром и вечером для того, чтобы они справили свои естественные нужды. У охранников Ксиалы были в ушах толстые пучки хлопка, но рот ей при этом все равно затыкали – для безопасности. А еще потому, что она осыпала их проклятьями, используя такие обороты речи, что заставляли краснеть даже бывалых моряков. Серапио выводили под такой же стражей, но рот ему не затыкали, поскольку он не говорил и не Пел. Ксиала, конечно, могла бы выплюнуть свой кляп, но какой от этого толк? Они засунут его обратно, да еще и завяжут рот. Она решила набраться терпения, посмотреть, насколько опасен этот мятеж. Она решила ждать своего часа, ждать, пока она им не понадобится и они сами приползут умолять ее направить корабль к берегу. И тогда она решит, оставить их в живых или отправить их Песней на дно моря.