равно читай – не ради вечности, а потому, что это людей ожесточит: увидят, что и их могут так же на помойку выкинуть, а память о них – в контейнере сжечь.

– Да просто красиво, – пробурчал рыжий.

– Нам нужен контент. Точка, – снова сказала Клотильда.

– Видите, у каждого свой ответ, но письма ваши всем нужны, – улыбнулся Ан.

Он рассказал, что утром читает вслух имена из телефонных справочников, старых записных книжек: «У нас этого добра хватает, на помойках и не такое сейчас лежит». Ан их читает каждый день по полтора часа: «Общая медитация!» Но письма, он думает, еще лучше. «Письма от никого никому – это ровно то, что нам нужно, то, что следует читать».

– Кому читать? – спросил я.

– Будете? – Рыжий подошел к небольшому бочонку. – Это амонтильядо. Володя говорил, он немного подкис, а на мой вкус ок.

Он протянул мне стакан.

– Но сейчас двенадцать часов дня…

– Ладно, давайте к делу. Мы работаем на радио. Слышали? Знаете мой голос?

– Знаю.

– А мой знаешь? – сказал Баобаб.

– Слышал у обломков воронцовского особняка. Но почему?

– Мы «Радио NN».

– То есть вы не то радио, а вот то, какое-то не совсем то, то самое, такое другое радио?

– Складно сказано!

– Но вы же на подлодке в Тихом океане? Вы же запрещенная на территории РФ организация.

– Да, мы ИГИЛ, и ты попал, – сказал Баобаб.

Создатели радио, эфир которого я слышал во время вечеринки на почте и слухи о котором много месяцев ходили по городу, стояли передо мной.

Они показывали мне разные приспособления, говорили слова «кабель», «оптоволокно», «электроволновая динамика», «низкие волны», «хакерский взлом» и пытались объяснить, как им с Володей удавалось вскрывать безопасность той или иной развлекательной радиостанции и подсоединяться к ее сигналу. И тогда в эфире официальных станций на несколько секунд звучали слова, нужные изумрудным людям – тем, за кем охотились все росгвардейцы и спецслужбы страны, тем, кто смотрел сейчас на меня.

– Я однажды просто пердел в эфире. Кажется, это был эфир «Русской дачи» или чего-то такого, – громко прошептал Баобаб.

– Кретин. Ты полный кретин, – криво улыбнувшись, сказала Клотильда. Она не просто говорила, а будто пела.

– А что? Все равно лучше, чем их разговорчики, не?

– Думаю, разницы особенной никто не заметил, – сказал себе в усы рыжий с кошкой.

– А ты вроде из «России всегда», да? Норм. Рекомендации что надо, ничего не скажешь!

– Меня уволили.

– Ну это вообще вышак. Тогда план к чертям, зачем ты нужен-то? Уволили! Да и вообще это как занять на конкурсе мудаков второе место, потому что…

– Бао, перестань. И вот понимаете, Мартын, мы не знаем, когда удастся прорваться в эфир в следующий раз. Мы еще не умеем взламывать эфиры, когда хотим и тем более не знаем, как оказаться одновременно в каждом приемнике. А с арестом Володи наши шансы научиться равны минус пятнадцати примерно.

– Володю наверняка уже убили, – пропела Клотильда.

– Перестань ты, – крикнул Баобаб.

– Так что предсказать мы не можем, – продолжал Ан, – услышите вы мою телефонную книгу, или «Алису в Стране чудес» Бобэоби, или еще что-нибудь из того, что мы читаем. Все может случиться в любой момент. Отсюда два вывода: мы просто читаем и ставим музыку круглые сутки, во-первых, и, во-вторых, у станции всегда должен кто-то дежурить, чтобы не упустить возможность. То есть надо методично нажимать на кнопки, меняя станции, эфир которых мы пытаемся захватить. Как вчера, когда Бобэоби поставил Алика Копыта. Помню, не самое целевое использование.

– А про больницы и другие ужасы читал Володя?

– Да, он из нас самый гражданственный.

– Был.

– Да перестань!

– А зачем вообще все это делать?

– По кайфу.

– Чтобы не сдохнуть самим.

– А я откуда знаю?

– Видите, снова у каждого свой ответ. У Володи был свой. Но вообще идея простая – мы же где все очутились в этом сумасшедшем году? В мире, где «Русская дача», «Россия всегда» и плахи на площадях. Нам это не нравится, нам скучно, мы хотим хулиганить.

– Хулиганить позволяется?

– Конечно, нет. Это все запрещено, очевидно. И смертельно опасно.

– Я же говорю, просто по кайфу, – сказал Баобаб.

Помолчали.

Помолчали снова.

Клотильда прошла-пересекла комнату наискосок и села за компьютер, положив ноги на стол, стоявший у двух молодых кленов.

Продолжили молчать.

Бобэоби и Баобаб смотрели на меня.

Ан в своей короне сидел в кресле и листал книжку.

– «Когда я жду / я уже не жду / и как бы не нуждаюсь / дождаться / так и дожидаюсь», – прочитал Ан из книжки. – Сегодня почитаю.

Опять помолчали.

После этого молчания и еще одного молчания я опять спросил.

– Скажите, а много людей в оппозиции?

– Где?

– В оппозиции.

– Какой оппозиции?

– Ну, оппозиция, вестником которой вы являетесь? Компания, где сопротивленцы.

Ан смотрел на меня, и я видел, что он, как выражаются переводчики американских фильмов, не понимает, какого хера я тут говорю. И я заметил, как рыжий начал хихикать, прижимая кулак к бороде.

– Вы, наверное, не хотите мне говорить. Но просто намекните, вас много и вы готовите прорыв? Вы ждете шифрованные сообщения от лидеров?

Ан снова смотрел на меня, а затем расхохотался. Он смеялся громко, он даже бил себя по коленке. А потом будто спохватывался и смеялся в кулачок.

– Не понимаю, что я сказал смешного.

– Простите, Мартын, но это правда смешно. Никого нет. Вы понимаете? Никого. Нас пятеро, Володю вы знаете, а теперь узнали и всех остальных.

Я не видел своего лица, но думаю, что оно вытянулось, скукожилось и стало старинным сухим персиком, украшенным моим носом, – от острого укола тоски и уныния, попавших в меня от этих слов. Чтобы ты поняла, скажу яснее: я не мог скрыть разочарования.

– Значит, ваше радио – не центр Сопротивления?

Ан начал было улыбаться, но, увидев мое растерянное лицо, скомкал улыбку и сказал максимально серьезно:

– Нет, Мартын, нет никакого сопротивления. По крайней мере, мне о нем ничего не известно. На самом деле вы не так уж далеки от правды – нас больше, чем кажется нам самим. Ведь правильно будет считать и тех, кто передает нам сведения, наших агентов, тайно сообщающих, что происходит по всей стране, про аресты, задержания, убийства. А они есть везде, даже и среди ОМОНа, представляете, люди-то всюду есть, дух всюду дышит. Этим Володя главным образом занимается. А еще есть те, кто нам сочувствует. Я уверен, что они есть, что их много, очень. Просто как их увидишь. И голоса у них нет. Может быть, им станем мы.

Помолчали.

Опять помолчали.

– Давайте поставим нашим случайным