– Смерть отца стала для Фулька тяжелым ударом, – заметил Теобальд жене, когда они готовились ко сну. – Странно было видеть его таким. Он напомнил мне мальчишку, каким был, когда только-только стал моим оруженосцем, и в то же время чувствуется, что он уже далеко не зеленый юнец.

Мод водила роговым гребнем по волосам.

– Теперь на Фульке лежит ответственность, а раньше главой семьи был его отец, – сказала она. – В этом все дело.

– Возможно. – Теобальд, изучавший узор на подаренном женой кресте, поднял глаза. – Однако, так или иначе, он очень любил отца. Видела бы ты, как он рыдал тут в моих объятиях.

– Кто рыдал – Фульк Фицуорин?!

Мод повернулась, забыв о своем занятии, и удивленно посмотрела на Теобальда. Она вспомнила, как, открыв дверь, увидела, что Фульк сидит, обхватив голову руками, и о том, как он старался быть благовоспитанным, и о своей собственной ледяной вежливости. Мод почувствовала жгучее раскаяние. Нельзя быть такой мелочной и злой.

– Почему ты так упорно продолжаешь считать его неотесанным грубияном? – поморщившись, спросил Теобальд. – Фульк порой бывает упрям, как бык, не спорю, но это, пожалуй, и неплохо: как только он избрал себе цель, его уже невозможно сбить с пути. Да, этому парню не хватает дипломатичности. От него не дождешься льстивых слов, вечно он рубит правду-матку, но это не значит, что Фульк Фицуорин не способен на глубокие чувства.

– Я этого не говорила. – Мод задиристо вскинула подбородок. Она была не права, но, как всегда, признавала это с большим трудом. – Просто Фульк какой-то… непроницаемый!

– Думаю, это он только с тобой такой, а все из-за своей проклятой гордости. Мало кто из мужчин откроет сердце женщине, даже матери или жене.

– Но ты не такой!

– Отчасти. Однако мою обнаженную душу видел один лишь Господь Бог.

Он посмотрел на крестик и опустил его за ворот ник льняной рубашки, чтобы дерево снова касалось кожи.

«Конечно, Бог – мужчина, а мужчина мужчину всегда поймет. Недаром Тео так мечтает построить эти свои монастыри», – подумала Мод. И спохватилась, сообразив, что богохульствует.

Теобальд подошел к жене, забрал из ее рук гребень и нежно провел им по волосам Мод, разбирая запутавшиеся пряди, так что серебряный водопад засверкал по-новому.

– И, кроме того, – мягко сказал он, – Фульк намеренно держится от тебя на расстоянии. Ты жена его наставника, а разница в возрасте между мною и тобою так велика, что злые языки при первой же возможности начнут распускать сплетни.

Мод отшатнулась от мужа и посмотрела на него, гневно сверкая глазами:

– Но это же отвратительно! Со дня нашей свадьбы я даже не взглянула на другого мужчину! – Ее лицо зарделось. – И уж тем более на Фулька Фицуорина!

– Тише-тише, не сердись так. – Теобальд нежно улыбнулся и притянул Мод к себе. – Я знаю, что ты верна мне и никогда не засматриваешься на других мужчин. Точно так же веду себя и я: если и взгляну иной на раз на красивую женщину, то сердце мое не дрогнет, даже если глаз и возрадуется – ну все равно как при виде красивого коня или цветущего луга. Однако Фульк осторожен: он ведь завсегдатай турниров и вдобавок некоторое время прожил при дворе.

– В любом случае я не давала ему никакого повода! – отрезала Мод. – Я не какая-нибудь легкомысленная девица, которая теряет голову при виде храброго рыцаря!

Мод не видела, как стоявший у нее за спиной Теобальд слегка покачал головой и состроил недовольную гримасу, прежде чем оставить эту тему. Хотя, с одной стороны, он был бы рад поспособствовать установлению между Мод и Фульком благородной дружбы, однако прекрасно понимал и то, какую это таит в себе опасность. Оба они были молоды и отличались горячим нравом.

– Я рад, что мой брат согласился помочь Фульку, – только и сказал он. – Это благое дело.

Мод не меньше мужа была рада прекратить разговор о своих отношениях с Фульком Фицуорином. Она и сама понимала, что слишком пылко отстаивала свою верность брачным клятвам, и это не могло ее не тревожить. А чутье у Теобальда, несмотря на возраст, по-прежнему оставалось острым, как у молодого.

– Ты знаешь Фулька Фицуорина лучше меня, – сказала Мод. – Как ты думаешь, он и впрямь способен поднять бунт, если решение окажется не в его пользу?

Жена не могла увидеть, как тонкие морщинки вокруг глаз Теобальда стали глубже, но от нее не укрылось, что его рука, расчесывавшая волосы, вдруг остановилась на пол пути.

– Вывести Фулька из равновесия нелегко, но, как только это происходит, назад пути уже нет. Надеюсь, его желание осуществится, потому что в противном случае – да, он вполне способен стать мятежником и начать мстить королю.

Теплым весенним вечером, в конце марта 1199 года, Ричард Львиное Сердце находился в Аквитании под стенами крепости Шалю-Шаброль. Он прибыл туда, чтобы обратиться к солдатам, которые осаждали замок, принадлежавший его врагу, виконту Адемару Лиможскому. Град стрел, обрушившихся на Шалю-Шаброль, буквально не давал защитникам поднять голову, однако внезапно один из арбалетчиков, использовав в качестве щита обычную сковородку, встал на крепостной стене, прицелился и выстрелил. Ричард засмеялся, восторгаясь храбростью стрелка, но смех этот резко оборвался, когда болт арбалета чиркнул по верху красно-золотого щита и застрял у Ричарда в ключице.

Сперва казалось, что рана поверхностная, но затем выяснилось, что болт застрял глубоко, и потребовалось вмешательство хирурга, чтобы вытащить железный наконечник. Рана загноилась, короля лихорадило, и вскоре началась гангрена.

Шестого апреля, когда весь мир наслаждался приходом весны, Ричард Львиное Сердце скончался, завещав свою душу Богу, а трон – младшему брату Иоанну. Заботам Иоанна были вверены и все дела, дожидавшиеся рассмотрения Ричарда. Среди кипы бумаг, на самом верху, лежало прошение от Хьюберта Уолтера, архиепископа Кентерберийского: он ходатайствовал о том, чтобы Фульку Фицуорину были переданы в полное владение земли его отца, включая замок Уиттингтон со всеми окрестностями и служебными постройками.

Росцелин, ответственный секретарь, собрал пергаментные свитки, запечатал все в ящик и переслал новому хозяину.

Олбербери, Валлийская марка, лето 1199 года

Фульк покрутил в руках пергаментный свиток, который вручил ему гонец, и с тяжелым сердцем взломал печать. Он уже догадывался, что найдет внутри.

– Что там? – Хависа оторвалась от работы – она ткала у окна гобелен – и подошла к сыну.

– Как я и ожидал. Приглашение явиться через две недели и принести Иоанну оммаж[13] в замке Болдуин.

В голосе его слышалось такое отвращение, что дремавший под столом волкодав поднял голову и заскулил.